Подсчитали прослезились

    Максим КОНОНЕНКО

Владимир Ильич Ленин говорил, что для перехода к социализму необходимы учет и контроль. Жизнь учит нас, что учет и контроль необходимы и при капитализме. Контрольных и учетных ведомств в нашей стране и так множество, но контролировать и учитывать хотят вообще все. Кто-то пересчитывает наличные деньги. Кто-то перебирает рыболовные блесны. А в Министерстве природных ресурсов решили провести переучет, собственно, природных ресурсов. Что, вообще-то, логично.

Но вот результат получился какой-то не очень. Оказывается, в нашей самой большой в мире стране, где медведи ходят по улицам, общая стоимость этих самых медведей составляет всего, вы не поверите, меньше 15 миллионов рублей. Я вот специально посмотрел цены на живых медведей — в среднем это 50 тысяч рублей. И получается, что у нас в стране всего около 250-ти медведей. Это как так может быть? Не понимаю. Википедия говорит, что популяция бурых медведей в России — самая большая в мире. 120 тысяч штук. То есть, они должны стоить не меньше 6 миллиардов!

То же самое и с другими животными. Ведомство насчитало оленей на 32 миллиона рублей, косуль на 41 миллион и лосей на 85 миллионов. Зато зубробизоны дороже — их у нас на 379 миллионов рублей.
А вот волков, лис, зайцев и бобров вообще не стали считать.

Вы, конечно, спросите — а что это за цены такие? Само ведомство говорит, что использовало для оценки официальные таксы для исчисления вреда, причиненного животным, — то есть, стоимость возмещения с браконьеров за убитую особь. И приводит примеры. Скажем, 80 тысяч рублей за лося. Делим стоимость всех лосей на стоимость одного и получаем, что у нас с вами всего около одной тысячи лосей в стране. А Центрохотконтроль говорит, что поголовье лосей в России в 2013 году составляло 871 тысячу особей. Точно так же из расчетов по методике Минприроды у меня получилось, что оленей у нас около тысячи, косуль тоже около тысячи, а вот зубробизонов — больше двух тысяч.

Не радуют и подсчеты воды. Ее, вместе со всем Байкалом, насчитали всего на 486 миллиардов рублей. Зато солидно выглядит стоимость нашего главного биоресурса. Весь русский лес стоит 5 с половиной триллионов рублей. Но цифра эта кажется большой только на первый взгляд. В России 800 миллионов гектаров леса. Если поделить одно на другое, то получится, что гектар русского леса стоит, внимание, задержите дыхание… меньше семи тысяч рублей.

Теперь вы, наверное, спросите — а зачем же нужны такие вот странные контроль и учет? А я вам отвечу, только вы никому не рассказывайте.

Это специальный такой документ для иностранных разведок. Ну, чтобы они не знали, сколько у нас на самом деле чего. И не возжелали бы, чтобы мы с ними делились.

А сколько у нас с вами медведей и сколько на самом деле стоят наши лес и вода мы с вами и без учета с контролем знаем.

Потому что видим своими глазами.

https://kononenkome.livejournal.com/1855827.html

Еще свежий текст Максима Кононенко:

Бессмысленность цифры

Когда-то давным давно жизнь человечества текла размеренно и неспешно. Знания передавались из уст в уста со всеми сопутствующими этому методу искажениями и неполнотой. Горизонтальные связи между общинами были слабыми, связь очень медленной. Поэтому каждое поколение должно было накапливать свой объем знаний и жизненного опыта с тем, чтобы фактически утратить его в момент поколенческого перехода. Собственно, весь исторический культ уважения к взрослым был построен именно на этом — на необходимости передачи знаний от многомудрых мужей девственным неофитам. Молодежь без стариков была обречена, потому что свои знания ей ниоткуда, кроме как от стариков или из самой жизни взять было невозможно.

Появление письменности ситуацию изменило. Теперь знания могли быть накоплены и для их передачи уже не нужен был живой носитель. Каждый сам мог прочитать книгу и из нее всё узнать. Но на самом деле не каждый. Рукописные книги были трудоемкими в производстве, самое знание грамоты было уделом лишь избранных, поэтому знания передавались в основном религиозно-философского толка и в среде религиозных же организаций. Соответственно, и доступ к ним имели лишь избранные. А самое главное — подобный носитель был всячески уязвим. Пожар — и нет больше накопленных знаний. Наводнение — и нет больше накопленных знаний. И начинай всё сначала.

Революция произошла после изобретения книги печатной. Наборный печатный станок позволял, будучи единожды настроенным, произвести потенциально бесконечное количество относительно недорогих копий. Знания стали доступны широкому кругу. Оставалось, правда, еще научиться читать. Но и в этом тоже помогала печатная книга.

Именно после изобретения печатной книги, когда накопленные знания стало возможным передавать талантливым самоучкам, никак не связанным с институтами (имеются в виду, разумеется, государственные или религиозные институты, но никак не научные), так вот, именно после возникновения возможности постичь накопленные знания без любого посредничества и началось развитие настоящей науки. Плюс к этому возникли возможности более-менее регулярной коммуникации — и ученые смогли обмениваться знаниями между собой по ходу работы.

А потом эти самые ученые изобрели нам электричество, компьютеры и цифровые носители данных. Поначалу всё это было дорого, а потому использовалось для хранения только того, что действительно необходимо. Но как изобретение дешевой книжной печати привело к появлению кучи литературного хлама — так и изобретение дешевых цифровых носителей большого (и даже огромного) объема привело к тому, что все эти объемы стали забиваться не то что литературным хламом, а гораздо хуже — хламом цифровым. В основном, конечно, никому не нужными фоточками.

Этот безумный энтропический процесс мной уже описывался и не раз. Разрешение камер все время увеличивается, объемы носителей все время увеличиваются, объемы хранимых данных всё время увеличиваются. Но сами данные при этом не меняются! Там, в общем случае, одно и то же — Эйфелева башня, Колизей, Кремль. Миллиарды людей фотографируют одно и тоже со всё возрастающим разрешением и хранят это. И никогда, никогда не пересматривают! А современные камеры еще и снимают сразу по несколько кадров, чтобы потом получить усредненный. Но хранят при этом все отснятые кадры!
Эти данные не несут никаких новых знаний, они не служат никакой цели, они просто есть и лежат.

В общем, тепловая смерть Вселенной всё равно неизбежна, а я хотел рассказать вам совсем не об этом. А о том, что было дальше. После этапа домашних файловых серверов, внешних дисков, резервных копий на компакт-дисках и тому подобных хлопот.

А потом пришли гиганты интернет-индустрии. И сказади: а давайте мы избавим вас от всех этих проблем. И вы будете хранить свои данные не у себя, а у нас. У нас вашим данным будет хорошо и уютно. Промышленные дата-центры, тройное резервирование, жидкостное охлаждение с озерами жидкого гелия и, разумеется, бесконечное, постоянное, никогда не прерывающееся резервное копирование. Да, мы выбросим в атмосферу еще несколько мегатонн углекислого газа и поднимем температуру планеты еще на один градус, но зато с вашими фоточками уж точно ничего не случится.

Случится. Некогда крупнейшая в мире социальная сеть MySpace, на протяжении полутора десятилетий использовавшаяся музыкантами всего мира для публикации своих произведений, на днях официально призналась в том, что безвозвратно утратила практически все эти произведения. То есть, весь пользовательский контент с 2003 по 2015 год. 50 миллионов песен. Ну, извините, — сказала MySpace, — бывает.

И знаете, что? Хочется рукоплескать этим людям. Стоя. Потому что из этих 50 миллионов песен 49 миллионов 999 тысяч песен — это хлам, который никто никогда ни разу не слушал. И нынешние владельцы MySpace просто решили попробовать стереть всё это (хотя они и говорят, что данные потерялись «при смене серверов», но мы же понимаем, что были резервные копии. И если данные все же потеряны, то, значит, они стерты намеренно), так вот — они попробовали стереть это всё и посмотреть, что же будет.
И тут возможны два варианта. Первый — пользователи выкатят какой-нибудь коллективный иск. Хотя перспективы его туманны (поскольку в пользовательском соглашении MySpace обязательно сказано, что они ни за что не отвечают), но если общественная кампания будет неприятной (хотя, признаться, MySpace должно быть уже всё равно) — то тогда могут случайно найтись резервные копии.

И второй вариант — ничего не будет. И все увидят, что так можно. Можно взять и стереть петабайты пользовательских данных и свободить место для новых. С точки зрения бизнеса и понижения энтропии это очень удобно. С точки зрения повышения доверия к облачным сервисам — как то не очень.

Но в любом случае произошло то, чего раньше никогда не происходило. Жаль, конечно, что это какой-то там никому не нужный MySpace, а не Instagram, например, бессмысленность которого вообще запредельна. Но сейчас человечеству предоставляется счастливая возможность притормозить и подумать — а может, ну ее к черту, всю эту цифровую помойку?

Но человечество, конечно, не остановится. Не притормозит. И, на самом деле, произойдет вот что. Все эти музыканты достанут свои треки со своих компьютеров и выложат их на MySpace снова.

И ничего не изменится.
RT