Заметки лингвиста

Наблюдения за языками людскими показывают, что влияние этих самых языков на общее поведение людей, говорящих и думающих на определённых них, влияет на политику, экономику, нравственность, мораль и прочая, прочая в разумных пределах 1-2%, не более. А то и менее. Но сила этого влияния достаточно крепка ПО ВРЕМЕНИ, т. е. распределена среди поколений и поколений одновременно живущих людей, т. е. эта сила РЕАЛЬНА.

К примеру, можно заметить по текущему противостоянию России и Запада (а на Западе превалирующее языковое значение имеет так называемая «романская» группа языков, многие из которых очевидно берут свои «корни» из латыни), что в языковом плане ТОЖЕ идёт борьба. Некоторые элементы этой борьбы подспудно существуют в грамматике, немало их в общей языковой логике, присущей тому или иному языку, есть даже вкрапления совсем уж крохотулек пословиц, многие из которых ОБНАЖАЮТ ту или иную логику совсем уж неприкрыто. Вот примерно таким образом складывается общий фон, который для многих людей, в общем-то, не особо и важен. Потому что таких «влияний» можно накидать из любой области человеческих исследований, даже, прости Господи, из проститутки-психологии.

Но всё же языковой элемент сам по себе любопытен тем, что мы им, языком,  говорим, зачастую думаем (некоторыми элементами, мыслим мы в основном трудноформулируемыми образами), а уж оцениваем сказанное другими людьми – языком точно почти на 100% (мелкая часть падает на образы в искусстве)!

Для умозрительного исследования я взял такой фактор внешней культуры Запада, как «демократия», которая существует в виде некоей идеи, и попробовал проанализировать её истоки в том числе и по языковым моментам (по логике, присущей структуре языков, где и «обитает» эта самая «демократия»). А затем сравнил то же самое с языком русским, где та же «демократия» является (да и являлось понятием скорее бранным, но уж чужеродным ТОЧНО многия леты!). Ну и первое, что обнаружил, что у нас, вместо «демократии», существует целый сонм трудновыражаемых облак смыслов, в котором вот лично я упорно вижу какое-то «народовластие» (видимо, совок сказывается), где одним из элементов так же упорно стоит в корне опора на некую верховную ЛИЧНОСТЬ. Я не очень загадочно говорю?

Затем я попробовал проследить, почему структура латинских языков, верховную личность «не любит», а вот русский язык ту же самую верховную личность – привечает, или скорее привечает, нежели активно не любит. И обнаружил, что на это большое влияние оказывают два или может даже три внутренних языковых элемента. Первым из них можно назвать определённый или неопределённый артикль, присваемый языком существительным по сложным (в каждом романской группы языке – немного разным) параметрам и правилам. Вторым – временные группы глаголов, а третьим – аналитичность языка.

Поясню. Определённый артикль присваивается обычно тем существительным, о которых известно, что они уже знакомы или подразумеваются, что знакомы, соответственно неопределённый артикль – тем существительным, о которых неизвестно, или подразумевается, что неизвестно. Поэтому в языках, где активно используются артикли, всё время происходят «качели» перетока оттенков смысла: от «известности» к «неизвестности». В научных кругах эта проблема известна, как темо-ремные отношения (тема – старая информация, рема – информация новая). Нам, русским людям, эта данность, вот эти самые «качели», неизвестны от слова совсем, поскольку мы без них обходимся. А между тем, постоянное лёгкое напряжение разума в попытках присвоить «правильный» маркер тому или иному существительному (один из двух маркеров, система двоичная), вызывает постоянную же потребность в УТОЧНЕНИИ. А оно невозможно без общего обсуждения.

И вот этот языковой элемент постоянно ДАВИТ, без его особого замечания самими людьми, для который подобный язык РОДНОЙ, на мозжечок, постоянно же акцентируя внимание на то, что необходимо, крайне необходимо УТОЧНЯТЬ и УТОЧНЯТЬ. Без этой «кувалды», висящей над темечком, очень легко скатиться в непонятность-непонятку-непонимание-хаос. А хаоса любой человек неосознанно всё же опасается. Ну, как идеи. Или как разрозненного облака смыслов, которое может превратиться, если не прилагать усилия, в раздрай.

Второе, на что влияет этот самый артикль, вернее, его двоичность, это общее мнение общества того или иного языка. Которое тоже РАЗДВАИВАЕТСЯ на две не очень друг другу противостоящие категории, но всё же. Отражением этого служат выборы, в которых всегда есть ДВЕ стороны (иногда три, но третья, как правило, мелка, это – ментальные диссиденты).

Теперь вернёмся к русскому языку, в котором артиклей нет. И у нас НЕ происходит постоянно свербящего раздвоения по поводу присвоения того или иного (одного из двух) статусов существительному. Ну нет у нас такого. Мы всегда достаточно ПРЯМОЛИНЕЙНЫ в этом плане, или ментальном смысле, а разница во мнениях возникает, если возникает, в совершенно других областях, я бы уподобил их нюансам, или оттенкам. Ну или тонкостям, которые любой русский человек ощущает кожей, внутренними стенками носовых расщелин, Бог знает чем там, в общем.

Поскольку у нас постоянной дрожи между выборами определённости/неопределённости нет (она нам не важна), то русская мысль постоянно высекает искры, поскольку сталкивается с точно такими же прямолинейными русскими мыслями от других людей. Часть смысла этих искр падает как раз на отсутствие определённости/неопределённости, мы вынуждены догадываться, что имеется в виду, а другая часть – на СВОБОДУ, появляющуюся при отсутствии обязательности «выбора» между – я уже, наверно, надоел, но иначе никак и не скажешь! – определённостью и неопределённостью. И у нас, у русских, не появляется при этом разделение нас всех на ДВА лагеря примерно равных по численности друг другу. У нас появляются ДВА лагеря, но они всегда состоят из двух групп, неравных друг другу, а первая – больше раза в четыре другой. Где первая всегда составляет большинство, а вторая – диссидентствующих.

Временная проблема, а именно, что в романских языках наличествует хренова туча грамматических времён, где особой статьёй, или ГЛЫБОЙ подсмысла каждому смыслу, стоит предпрошедшее время, тоже оказывает влияние на общую ментальность, на мiроощущение людей. Там ровный ряд течения времени делится не на три категории, как у нас, у русских (будущее, настоящее и прошедшее времена), а на четыре: добавляется ещё одно, предпрошедшее, которое было раньше, чем просто прошедшее. Для русского ума – чистый идиотизм, между прочим. И непонятка. Тревожная немного.

Эта временная проблема тоже влияет на «демократию», потому что ментально у людей есть «память» не только о каком-то там общим прошлым, а о прошлом, разделённом на две категории, одно из которые менее «прошлое», чем второе. И всегда происходит сравнение между ними. А, поскольку, у разных людей прошедшее и предпрошедшее всегда разное, то нужно договариваться. У русских такой проблемы нет, потому что большинство всегда промеж себя «договорится» (одинаковым чувствованием), а на меньшинство будет презрительно поплёвывать. Т. е. для русского человека прошлое не нужно калибровать изнутри языка. Оно для него ЦЕЛЬНОЕ, хотя и растянутое по умозрительное временной шкале. А для условного западника – всегда ДВОЙСТВЕННОЕ, которое ВСЕГДА нужно калибровать (в уме) на чёткие фракции «до» и «до того, как было это самое до».

Ну и аналитичность языка, элемент третий, т. е. подверженность его бОльшей логичности, бОльшей жёсткости грамматического выражения – это и есть словоблудие, по большому счёту, из-за невозможности БЫСТРО найти консенсус среди вышеописанных двух других категорий (артиклей и временной несуразицы). Язык синтетический, то бишь русский, лишён и этого тоже. Нам на жёсткость грамматики плевать по большому счёту, воля выражаться как угодно и так присуща самому строю языка. Каждый русский это ощущает святой фразой: «А хрен ли?!» Потому что мы никакого консенсуса и не ищем, основываясь на СОВЕРШЕННО других параметрах ОБЩНОСТИ и/или ОБЩНОСТИ. Она, кстати, ещё не извлечена из многая обилия русских смыслов достаточно внятно. Что любопытно – никем.

Всё вышесказанное можно обрамить одним лингвистическим выводом: хотя ментальность не зависит напрямую от языка, и даже косвенно найти воздействие языка достаточно трудно, всё же присутствует во всём этом определённое ощущение ВЛИЯНИЯ, направляющего такого, или поправляющего, или, если можно так сказать, вовлекающего в какую-то одну сторону, из которой НЕ выбраться, имея в арсенале своём РОДНОСТЬ ЯЗЫКА, как данность. Те же, кто способны если и не преодолевать сей момент, а просто его ощущать, а это, как правило, люди, владеющие иностранными языками, не дадут соврать. Есть такая штука, есть.

Но что со всем этим делать – неизвестно!