По ту сторону императива наступления

Журналист и философ Борис Межуев — о том, как следует относиться к последним заявлениям российского президента

Борис Межуев. Фото: ИЗВЕСТИЯ

За последнее время в беседах с коллегами онлайн и офлайн я не слышал какого-либо другого слова столь часто, как слово «слив» в разных его вариациях. Кто у нас только не «сливался» в эти дни — киевская «хунта», Запад, Меркель, президент Турчинов, премьер Яценюк… Чаще всех «сливался» Обама — чуть ли не ежедневно и по всем вопросам внутренней и внешней политики.

Постоянное использование этого слова, кажется, пришедшего в нашу речь наряду с понятиями «предъява» и «подстава» из уголовного лексикона, стало раздражать: «сливом» у нас начали называть фактически любой тактически осмысленный маневр, любую готовность отступить от жесткой линии — даже в целях обмана противника. Используемый язык определял специфику восприятия. Сложную игру России с Украиной и Западом общество оценивало как какую-то разборку на зоне между урками.

Обама стал первой жертвой этих трансатлантических «разводок на слабо», которыми американское общественное мнение сегодня увлечено не меньше, чем российское. Замысливший дипломатическую революцию в своей стране — нормализацию отношений с Ираном — Обама мгновенно столкнулся с воем тех, кто во всяком нетривиальном дипломатическом ходе видит непременно «слив». Интеллигентные апологеты Обамы типа Фарида Закарии, конечно, не могли своим вкрадчивым голосом заткнуть коллективного Маккейна. Итогом этого воя стало глупейшее вовлечение Америки в дела Украины с целью насолить «зарвавшемуся» Путину. По-моему, на это вмешательство была дана отмашка исключительно для того, чтобы поправить репутацию «слившемуся» и «опущенному» (в английском эквиваленте — humiliated) Обаме.

Я более всего опасался, что тот же самый метод «разводки на слабо» будет успешно задействован и против российского президента. Путин любит быть победителем. Он, как и большинство его российских сторонников, ценит силу и успех и, в общем, с легким снисхождением относится к тем, от кого отвернулась Фортуна. От самого Путина Фортуна почти никогда не отворачивалась — эпизод «оранжевой революции» 2004 года явился для него, пожалуй, единственным ощутимым опытом поражения. Однако и от этого поражения горечь сохранялась совсем не долго.

А фантастический успех Олимпиады, за которым последовало бескровное взятие Крыма, вообще могли уверить российского лидера в собственной неуязвимости. Тем более что градус нашей пропаганды неуклонно повышался, и на каком-то этапе рациональная калькуляция минусов и плюсов от любого движения фигур на шахматной доске начинала выглядеть оппортунизмом.

К счастью, Путин оказался сильнее Обамы и не поддался на соблазн простых и обманчивых в своей простоте решений. Притом что теперь ему, разумеется, непросто, потому что слово «слив» уже стало применяться по отношению к его заявлению не только радующимися поражению России подонками, но также искренними сторонниками, разочарованными переносом долгожданного референдума.

Между тем у Путина были все основания сделать то, что он сделал.

Я почти убежден (у меня нет на руках цифр, но имеются на этот счет свидетельства родственников в Луганской области), что поддержка — и без того не стопроцентная — дела федерализации на Юго-Востоке начала убывать день ото дня по мере продолжения и обострения боевых действий.

11 мая не стал бы днем всеобщего ликования, каким было 16 марта.

Во-первых, речь шла всего о двух областях — в других регионах Юго-Востока движение за федерализацию было либо подавлено, либо не разогрето до необходимой степени. Даже в Луганской и Донецкой областях ополченцы контролируют сейчас не более четверти территории. Простые, не вовлеченные в движение люди в основном просто напуганы и проклинают попеременно то Киев, то Москву за начало неожиданной и непонятной для них гражданской войны. Сомнительно, что эти люди проголосовали бы так, как это нужно сторонникам федерализации, и уж совсем маловероятно, что итоги этого голосования кто-либо воспринял бы всерьез.

На каком основании тогда Москва должна была риторически отвергать выборы 25 мая? То есть мы понимаем, что в будущем нужны какие-то гарантии нейтралитета Украины и безопасности для ориентирующегося на Россию населения. Но мир реально не может взять в толк, почему обо всем этом нельзя договориться с новым президентом. То есть мы понимаем примерно почему — но это знание невозможно перевести на дипломатический язык.

Далее. Киев в лице его собственного МИДа уже хамски отреагировал на миролюбивый демарш Путина и дал понять, что ничему не верит и, в свою очередь, ничего не обещает. Разумеется, это всё та же логика уркагана, который если думает, что за ним сила, предпочитает наступать дальше и все шаги к примирению расценивает как «слив».

Тут есть еще одно обстоятельство. Нынешняя киевская клика реально рассчитывала, что Путин поможет ей отменить выборы 25 мая, на которых шансы победить у нее оставались призрачными. А если победит основной конкурент этой клики — господин Порошенко, тогда не очень понятно, как будут строиться его взаимоотношения с радой и сформированным ей правительством, по старой — новой Конституции от президента независимым. При этом легитимность Порошенко будет неизмеримо выше, чем легитимность избранной при «старом режиме» рады. Конфликт ветвей власти можно спрогнозировать заранее.

Российская власть не захотела оставаться фактором сплочения киевского режима и не согласилась брать на себя роль козла отпущения за отмену выборов, которые в случае их успешного проведения, конечно, не принесут Киеву никакой стабильности. Но это, впрочем, еще дело отдаленного будущего. Но то, что «хунта», скорее всего, не остановится, а если остановится, то сама будет обвинена в «сливе» радикалами — это абсолютно точно.

Но теперь любое новое обострение окажется уже на совести так называемого майдана. ОБСЕ будет вынуждено это зафиксировать и признать. Лояльный России европейский бизнес и вообще весь немалый сегмент пророссийского общественного мнения на Западе получит дополнительные козыри для давления на свои правительства с целью ослабления и снятия режима антироссийских санкций.

Одним ходом мы сдаем с рук битые карты и берем карты хорошие. Увы, это трудно положительно оценить, когда «враги» и «друзья» равным образом не кричат про «слив», «сдачу» и «поражение». Мой друг, замечательный публицист Егор Холмогоров, сказал даже о «безоговорочной капитуляции».

Мне лично кажется, что это, наоборот, одна из самых грандиозных побед Путина. Это победа над собой, над своим явно односторонним имиджем победителя и триумфатора. Видно было, как Путину непросто давался этот ход, как ему не хотелось совершать это, очевидно, временное и даже очень краткосрочное отступление. Которое все-таки нужно было сделать, чтобы выиграть впоследствии всю партию.

Я нисколько не верю в благополучный исход этой временной паузы — люди, которые уже совершили страшные злодеяния в Киеве и Одессе, не прекратят эскалацию — еще и потому, что они чувствуют за своей спиной поддержку целой цивилизации, на сегодняшний день самой могущественной в мире. Однако предсказуемо отреагировав на речь Путина, наши противники уже совершили первую крупную ошибку. Она будет не последней, и целая серия таких просчетов в конечном счете приведет их к фиаско. Но для того чтобы дождаться этого фиаско, нужно набраться терпения и спокойствия — необходимого для победы в этом нелегком и явно не быстротечном противостоянии.