Александр Горянин

из книги "МИФЫ О РОССИИ И ДУХ НАЦИИ"

 ИСТОРИЯ, ПИСАВШАЯСЯ БЕЗ ЛЮБВИ

Было бы ошибкой думать, что наша новейшая публици-стика в своем бездумном очернении России подхватила исклю-чительно марксистскую эстафету. Правда состоит в том, что марксисты - не более, чем ученики тех, кто, исповедуя полно-стью радикальные взгляды, слыли у нас либералами. Они-то и были пионерами очернительства. Вот что записал для памяти - а развил ли эту мысль печатно, не ведаю - в 1870 году Лев Тол-стой (сокращаю по недостатку места, а не из желания утаить часть мыслей писателя):

"4 апреля. Читаю историю Соловьева. Все, по истории этой, было безобразие в допетровской России: жестокость, гра-беж, правеж, грубость, глупость, неумение ничего сделать... и правительство... такое же безобразное до нашего времени. Чи-таешь эту историю и невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий совершилась история России. Но как же так ряд безобразий произвели великое единое государство?...

Читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (только об этом и речь в "Истории"), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли?... Кто делал парчи, сукна, пла-тья, камки, в которых щеголяли цари и бояре? Кто ловил чер-ных лисиц и соболей, которыми дарили послов, кто добывал зо-лото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто строил дома, дворцы, церкви, кто перевозил товары? Кто вос-питывал и рожал этих людей единого корня? Кто блюл святы-ню религиозную, поэзию народную, кто сделал, что Богдан Хмельницкий передался России, а не Турции и Польше?...

5 апреля. История хочет описать жизнь народа - мил-лионов людей. Но тот, кто... хотя бы из описания понял период жизни не только народа, но человека, тот знает, как много для этого нужно. Нужно знание всех подробностей жизни, нужно искусство - дар художественности, нужна любовь".

Нужна любовь! Эта черновая, непричесанная запись великого писателя, вместила, тем не менее, удивительно много: точ-ную оценку скверной соловьевской, предвзятым судейским пе-ром писаной "Истории", предельно ясное осознание того, что даже мельчайший факт истории неотчуждаем от людей, ибо он всегда дело их рук и, главное, прозрение о любви, как о внут-ренней установке, обязательной для авторов, берущихся за темы родиноведения. Увы, и ныне пером многих из них водит (удачно дополняя невежество) совершенно противоположное чувство - явственно заметная нелюбовь к своей стране.

Аудитория наших СМИ уже почти свыклась с тем, что в адрес России и всего русского как бы положено отпускать уни-чижительные словечки и пассажи. В этом смысле многие наши авторы близки к тем организмам, которые не могут жить без "матерка" и сами того не замечают. Думаю, именно таких авто-ров имел в виду философ и писатель Юрий Мамлеев, большую беседу с которым поместила "Литературная газета" (28.1.98): "Насмешки по отношению к своей стране аналогичны надруга-тельству над могилами родителей. А ведь такие насмешки, издевательства сознательно и тщательно культивируются многими журналистами... Этому есть причины. Деспотизм советской системы доводил мыслящего человека до полного ис-ступления. Ненависть ослепляла, ее перенесли на саму страну. Когда человек объят негативизмом, он не способен к анализу... Выдвинуто надуманное противопоставление патриотизма и демократии. Исключительную опасность представляют силы, движимые иррациональной ненавистью к России". Золотые сло-ва!

Журналисты, о которых говорит Ю.Мамлеев, не любят свою родину - иногда открыто, чаще тайно, - исходя, судя по всему, из презумпции: а за что ее любить? Они давно для себя решили, что русская история - самая ужасная в анналах человечества и что Россия вот уже двенадцатый век все бьется в за-колдованном кругу какой-то "парадигмы несвободы". У этой нелепицы многосоставной генезис. Она умудрилась стать такой привычной, что мало кто ее вообще осознает в качестве нелепи-цы, а кто осознает, полагает продуктом советского времени. Вот что пишет историк идей Игорь Чубайс: "Советские идеологи так настойчиво искажали представления о доставшейся им стране, что в результате карикатура пустила корни, маска приросла к лицу. Чуть ли не на подсознательном уровне сформирована весьма негативная оценочная шкала. И сегодня множество людей, а среди них писатели, деятели культуры, сталкиваясь с какими-то мелкими или крупными проблемами, уже не задумываясь, охотно обобщают - мол, как же иначе, это ж Россия, здесь все и всегда было не так, как у всех". (Рос-сийская газета, 26.12.96). Я бы внес в эти слова всего одну по-правку: истоки печального явления много старше. Хочу указать на самый важный (хотя о нем почему-то никто не вспоминает) его исток.

 ПЕЧАЛЬНЫЕ ПЛОДЫ СЫТОГО ЛЕГКОВЕРИЯ

В течение почти двух веков наши благодушные дворяне, ездя за границу, из любопытства покупали там антирусские памфлеты, дефицита которых Европа не знала с той поры, как знакомство с географической картой перестало быть в этой час-ти мира достоянием немногих. Жанр просто не мог не возник-нуть, ибо карта (особенно в широко принятой тогда равноуголь-ной цилиндрической проекции Меркатора) рисовала совершен-но устрашающую картину того, как огромная Россия нависает над сутуленькой тонкошеей Европой. Вспышки памфлетной деятельности порождались то обострением политической обста-новки (сразу же выходил в свет, среди прочего, очередной ва-риант подложного "завещания Петра Первого" - плана завоева-ния Россией мирового господства), то войнами (особо обильный урожай дала Крымская война), то обоснованным гневом на Рос-сию в связи с подавлениями польских восстаний, то личными обидами авторов.

Широта кругозора памфлетистов поражает. Например, из-вестный искатель приключений Дж.Казанова в своей "Истории потрясений в Польше от смерти Елизаветы Петровны до русско-турецкого мира" ("Istoria delle turbulenze della Polonia dalla morte di Elisabet Petrowna fino alla pace fra la Russia e la Porta ottomana", 1774) внес вклад в этнографию, заявив, что русские - не славяне. Эта интересная новость, подхваченная в XIX в. польским эмигрантом Ф.Духиньским, ныне радостно тиражиру-ется то одним, то другим маргинальным недоучкой на просто-рах бывшего СССР.

Изобретатель "революционного календаря" (брюмеров, термидоров и пр.) С.Марешаль в книге "История России, све-денная к изложению лишь важнейших фактов" ("Histoire de la Russie reduit aux seuls faits importants", 1802) представил исто-рический путь России как "сумму преступлений ее правителей", и подобный взгляд имеет своих энтузиастов доныне.

Швейцарец Шарль Массон, учитель сыновей генерала Н.И.Салтыкова, а затем секретарь великого князя Александра Павловича, в 1796 подвергся высылке (возможно, несправедли-вой) из России по распоряжению Павла I, и - верх обиды! - после смерти последнего не был приглашен своим бывшим ра-ботодателем, теперь уже царем Александром I, обратно. Кипя негодованием, он накатал довольно большую книгу "Memoires secrets sur la Russie pendant les regnes de Catherine et de Paul I" ("Тайные записки о России времен царствования Екатерины и Павла I", 1803) и утешился ее хорошим сбытом по всей Европе. Благовоспитанный "Брокгауз" говорит по поводу Массона, что "вполне доверять ему нельзя, в виду того, что автор много по-терпел при перемене царствования", хотя точнее было бы ска-зать: автор лжет на каждой странице. Тем не менее, многие его выдумки пользуются успехом по сей день. В частности, о рас-путстве во вкусе Рима времен упадка, каким якобы отличалось русское аристократическое общество свыше 200 лет назад, рас-суждал недавно один отечественный сочинитель (не хочу делать ему рекламу), принявший любострастные фантазии Массона за чистую монету.

Не совсем бесследный вклад в россиеведение внес иллюст-ратор Библии и "Дон Кихота" Г.Доре, выпустивший по случаю Крымской войны книгу карикатур "История святой Руси" ("Histoire de la Sainte Russie", 1854). Библиотекарь и ученый В.Ген, после десятилетий безуспешных попыток сколотить в России капиталец, уехал в Германию всего лишь с пенсией и со-чинил там полную редкостной злобы - злобы неудачника - книгу "De moribus Ruthenorum" (1892). Он писал, что русские неспособны сложить два и два, что "ни один русский не мог бы стать паровозным машинистом", что их души "пропитал веко-вой деспотизм", а по неспособности к знаниям они "напомина-ют тех японских студентов, которых посылают в Европу изу-чать современную технику". Француз Ж.Мишле ("La Pologne Martyre", 1863) сравнивал Россию с холерой. Немец П.Делагард писал, что само будущее Германии под угрозой, пока существует Россия, "азиатская империя единогласия и покорности" ("Deutsche Schriften", 1905).

То, что подобные книги находили в России благодарных читателей, заранее согласных с каждым словом автора, не должно удивлять. Еще в 1816 году издатель исторического жур-нала "Пантеон славных российских мужей" Андрей Кропотов подметил, что французские гувернеры из числа "примерных [у себя на родине - А.Г.] негодяев" развивают в своих русских воспитанниках "невольное отвращение" к отечественным зако-нам и нравам .

Книг в духе Казановы, Массона и Гена понаписано было великое множество, и поскольку французский, а часто и немец-кий, наши дворяне знали с детства (английский тогда почти не учили), каждая из них, будучи ввезена в Россию, прочитывалась многими. Эффект запретного плода срабатывал безотказно, и немалая часть русского просвещенного общества постепенно поверила, что живет в "восточной деспотической империи" (вроде тамерлановой?), поверила в загадочный гибрид "варяго-монголо-византийского наследия" и в исключительную крова-вость русской истории, в "неспособный к свободе", крайне по-корный и терпеливый народ-коллективист, в беспредельно об-скурантистскую церковь; поверила в анекдоты про "потемкин-ские деревни", про дивизию, которой Павел I велел марширо-вать прямиком на Индию и остановленную уже чуть ли не у Твери, про указ о назначении митрополита Филарета команди-ром гренадерского полка, который (указ) якобы подмахнул Ни-колай I, и в тому подобный вздор.

Свой вклад в антирусскую риторику внесли и основопо-ложники научного "изма" - да такой, что некоторые их труды были негласно запрещены(!) к изданию в СССР (см.: Н.Ульянов, "Замолчанный Маркс", изд. "Посев", Франкфурт, 1969). Эти тру-ды не остались, однако, не прочитанными учениками основопо-ложников в старой России, и кое-кто из них полностью принял мнение Маркса-Энгельса о "гнусности" русской истории.

Подобные настроения не могли не затронуть и профессиональных отечественных историков. Современный ненавистник России Ален Безансон прекрасно знает, что имеет в виду, когда говорит: "Для российской историографии характерно то, что с самого начала (т.е. с XVIII века) она в большой мере разрабаты-валась на Западе" (Русская мысль, 4.12.97). Что же говорить о более поздних временах, особенно о шести с лишним либераль-ных десятилетиях от воцарения Александра II до 1917 года? Не-позволительно много наших историков дали в это время интел-лигентскую слабину под напором сперва либеральной, а затем кадетско-марксистской обличительной моды.

Вздор мало-помалу перетекал в российскую публицистику, впитывался сознанием в качестве доказанных истин. Интелли-гент внушаем и почтителен к "Европе", так что начиная со вто-рой половины XIX века многие либералы, не говоря о левых, са-ми того не замечая, уже смотрят на свою родину сквозь чужие, изначально неблагосклонные очки. Вот почему их так озадачи-вает, например, толстовство многих европейцев, кажутся странным чудачеством русофильские чувства ряда видных немцев, среди которых Фридрих Ницше, Освальд Шпенглер, То-мас Манн, Райнер-Мариа Рильке (последний говорил: "То, что Россия - моя родина, есть одна из великих и таинственных данностей моей жизни").

Показательно, что, например, художнику не нужны толкователи родной страны, он чувствует и знает ее нутряным знанием. Лескова насмешили бы кабинетные домыслы про неспо-собность к свободе. Бунин брезгливо отбросил бы статью о вос-точной деспотической империи. Утверждение насчет обскуран-тизма православной церкви выглядит особенно глупо рядом с таким художественным свидетельством, как "Лето Господне" Шмелева. Что же до Льва Толстого, его отношение к взгляду на русскую историю как на сумму преступлений хорошо видно из процитированного выше высказывания.

Иное дело публицисты и политические писатели - люди, черпающие представления о жизни не столько из самой жизни, сколько друг у друга. Скажем, Бердяева можно уважать как персоналиста, как "первофилософа свободы", но когда он обра-щается к теме России, его взгляд (пусть как бы пылкий, пусть как бы изнутри) - все равно взгляд постороннего. Совсем не удивляет, что на этом направлении сквозная, главная - и при-скорбно глупая - мысль у него такова: "Развитие России было катастрофическим" ("Русская идея"). Лишь в обстановке край-ней интеллектуальной нетребовательности "сходит за то, к чему можно относиться серьезно и даже обсуждать" (по замечанию доктора философии Б.Капустина) другая не менее дельная бердяевская мысль - о "вечно бабьем" начале в русской истории и культуре. Не беда, если бы сквозь чужие очки на Россию смотрели одни лишь публицисты. Куда тяжелее по последствиям то, что этот грех был присущ и многим политикам (либеральным поли-тикам) начала века. Считается, что слова Столыпина: "Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия" были обращены к большевикам. На самом же деле - в основном, к кадетам. Кстати, только люди в чужих очках могли назвать свою организацию, как это сделали кадеты, "Союзом освобождения". О кадетах не скажешь лучше, чем это сделал Александр Солженицын в предисловии к первому тому основанной им се-рии "Исследования новейшей русской истории". Подчеркивая, как важно чувствовать и проводить различие между истинным либерализмом и радикализмом, он напоминает: "Слишком долго в русских XIX-XX веках второй называл себя первым, и мы при-нимали его таким - и радикализм торжествовал над либера-лизмом на погибель русскому развитию". И очень точно - об искажениях истории: "Русская история стала искажаться за-долго до коммунистической власти: страстная радикальная мысль в нашей стране перекашивала русское прошлое соот-ветственно целям своей борьбы".

Феномен не остался в далеком прошлом. Большинство вышеупомянутых мифов оказались годны для обличения "проклятого царизма" и были радостно подхвачены большевистски-ми сочинителями, обогащены советской смердяковщиной, по-пали в школьные учебники. Когда на излете коммунизма, начи-ная с 60-х, в СССР стали просачиваться запретные книги из-за рубежа, оказалось, что ветхие идеи продолжают жить и там, хоть и слегка обновленной жизнью. Чем объяснить их долговеч-ность на Западе? Французский философ Ролан Барт, описывая менталитет западноевропейских обывателей, объяснял, что их страх перед русскими сродни тем массовым фобиям, какие вспыхивали (после некоторых фильмов) по отношению к ино-планетянам, с той лишь разницей, что страх перед русскими - фактор постоянный. Общественный заказ и логика холодной войны подтолкнули развитие старых мифов на Западе в легко предсказуемом направлении: большевизм изображался как ес-тественное продолжение исторического пути России, от века живущей под знаком вышеупомянутой "парадигмы несвободы".

Прочтя такое, многие наши светлые умы (кое-кто даже окончил школу с золотой медалью) повторили реакцию своих предтеч из прошлого века: взяли под козырек и поныне остаются тверды насчет парадигмы как агат.

А еще отчего-то с почтением цитируют всякую ерунду, лишь бы она имела имела соответствующую тенденцию. Например, уже у двух наших историков (не стану называть имена) встретил сочувственный пересказ следующего утверждения: Московская Русь не имела, де, никакого понятия о своей преем-ственности от Руси Киевской, "этот народ никогда и не вспоминал про Киев". Не будь у автора данного утверждения, Э.Кинэна , целого списка работ, можно было бы решить, что оно принадлежит случайному в исторической науке человеку. Дело в том, что "память о Киеве" отсутствовала как раз не у "этого", а у "того" народа. Единственное, в чем вообще запечатлелась народная память о Киевской Руси - это былины про Владимира Красное Солнышко и киевских богатырей. Но как собиратели ни искали, им не удалось записать ни одной былины вблизи Киева и вообще среди украинцев. Былины были собраны в Олонецкой, Архангельской, Нижегородской, Московской, Вла-димирской и даже Симбирской губерниях. Насколько же ясной сохранялась эта память в Московской Руси, скажем, при Иване III, если она не исчезла на ее землях еще 400 лет спустя? На Ук-раине же не зафиксировано народных исторических воспоми-наний, идущих глубже XV-XVI веков. Они отражены "думами" про турецкую неволю, походы запорожцев на ляхов и т.д. Этот факт не просто неприятен сторонникам автохтонности украин-цев, он ими еще и замалчивается, ибо не имеет иного объяснения, кроме очевидного: из-за ордынского набега уцелевшие жи-тели Киевской Руси бежали на северо-восток - туда, где затем на карте появились названные великорусские губернии. Что же до Южной Руси, она была буквально уничтожена и запустела: Переяславль заселили лесные звери; во Владимире-Волынском были убиты все жители - тамошние церкви были переполнены трупами; та же судьба постигла Ладыжин на Буге; в Киеве, согласно Лаврентьевской летописи, к 1299 году не осталось ни одного человека - разбежались все. М.Грушевский и его школа "автохтонистов" исчерпали, кажется, все доводы в попытках доказать, что запустения Киевской Руси не было, но сделать это сколько-нибудь убедительно так и не смогли. Страшно поду-мать: неужели ссылавшиеся на Э.Кинэна не знают хотя бы о былинах?

Ныне издание литературы по истории переживает у нас настоящий бум. То, что мы дожили до этого - огромное счастье. Свободная мысль больше не вынуждена пригибаться подобно бронзовым фигурам станции метро "Площадь революции", изо-бражая полное довольство своей позой. Впервые открылись многие архивы, за работу принялось новое поколение молодых историков. Им предстоит расчистка таких конюшен, какие не снились элидскому царю Авгию. Конечно пишется и печатается много любительского, маргинального, странного. Не беда, это издержки свободы. А некоторым авторам - так и вижу - за-глядывали через плечо тени Гюстава Доре и Казановы, радостно кивали, подталкивая друг друга локтями. От внимательного чи-тателя не ускользнет, что за очередной "критикой исторического опыта" нашего отечества, обычно не стоящей (или стоящей?) бумаги, на которой она напечатана, неизменно прячутся (но торчат) личные счеты по отношению - не к отечеству, нет - к "этой стране". Для несогласия же сводить историю России к схемам типа "икона и топор" , этим современным версиям "клюквы развесистой", личных чувств не требуется, достаточно просто фактов.   

ГВЕЛЬФЫ ПРОТИВ ХОЛИЗМА. ПОЧЕМУ МЕТАЛСЯ СТЕНЬКА?

Импортных мифов нам мало. Рождаются они (иногда "по-новляются") и на родной почве. Плодовитый коммунистический автор С.Кара-Мурза любит писать о несовместимости России и "Запада". Чтобы не ворошить его больших эссе в "Нашем совре-меннике", возьмем пусть и не новую (Правда, 16.1.96), зато краткую статью "Ловушки смыслов". От сжатия любимая мысль автора не пострадала. Цитирую: "парламент и Советы ("Сове-ты" тов. Кара-Мурза пишет с большой буквы) - два типа вла-сти, лежащие на разных траекториях цивилизации, за ними тысячи лет истории. За одним - римский сенат, борьба пар-тий, гвельфы и гибеллины, тори и виги, дуализм западного мышления. За другим - вече, соборы, сельские сходы, холизм (чувство единства бытия) Византии".

Наш правдист отлично знает, что своими костюмными красивостями он ничего не объяснил, да это и мудрено было бы сделать, мудрено доказать, что Россия и Европа несовместимы, как кислота и щелочь (С.Кара-Мурза - не только очеркист, но и химик). Зато работает старый прием: читателя берут на испуг редкостными словами.

Что же ведет нас по особому пути? Ведет, оказывается, наша российская "соборность" (слово, скажу по секрету, не оз-начающее ровно ничего ). Согласно всем красным авторам, "соборность" - это большой российский плюс, хотя рядовой чи-татель скорее почешет в затылке и скажет: "И все-то у нас не как у людей". Успокойся, милый, все у нас так. Если спокойно обозреть (пользуясь пышным словарем С.Кара-Мурзы) "траекто-рии цивилизаций", непременно увидишь, что не было особой разницы между новгородским вече и современным ему древне-исландским альтингом, а Земские Соборы допетровской Руси как две капли воды походили на французские Генеральные Штаты, причем в обеих странах эти представительные органы схожим образом вытеснил абсолютизм.

Казалось бы, ну и что? Нынче свобода, пиши что хочешь - хоть про гвельфов с гибеллинами (приплел их С.Кара-Мурза, прямо скажем, по недомыслию, ни в каких парламентах они сроду не заседали ). И все же, среди старых и новых мифов - это один из самых вредоносных. Он означает, что в России не-возможна парламентская демократия, что нам не найти общего языка с внешним миром и что венец нашей общественной эво-люции - советы, этот убогий гибрид законодательной и испол-нительной властей.

Вернусь еще раз к злополучной статье А.Грачева (Журна-лист, №1,1997). Написанная с большой отвагой, она на шести страницах объясняет всю русскую историю. Многие места за-служивают быть процитированными. Например: [Россия] "оби-жалась на суетящийся вокруг и куда-то спешащий остальной мир и назло ему, из духа противоречия делала себе хуже". Тол-ково, правда? Или: "невозможно на других мировых языках вы-разить различие между "русский" и "российский"". Жаль огорчать А.Грачева, но нет ничего проще - через параллель с такими, например, парами слов, как "турецкий" и "османский", как "English" (английский) и "British" (британский), "Lettish" (латышский) и "Latvian" (латвийский), "Finnish" (финский) и "Finlandian" (финляндский) и т. д. Или вот еще перл: "Почему же все-таки метался и бунтовал русский человек под "своим" родным самодержавием? Скорее всего от зараженности "Европой", ее духом свободы, представлением о личном достоинстве и неготовно-стью духовно кастрировать себя". Сразу представляешь Стеньку Разина. Начитался он книжек про Европу - и ну метаться, ну бунтовать.

Собственно, цитировать можно из любого абзаца, по числу перлов статья может соперничать с перловой кашей. Здесь и дюжину раз повторенное слово "обида" (России на Европу), и странное убеждение, что в Азии не может быть ничего хороше-го, и, конечно же, мифы, мифы, мифы . И это всего лишь одна статья. К сожалению, написаны, напечатаны, прочита-ны и, главное, кем-то взяты на веру сотни подобных статей.

                        источник : http://miroslavie.ru/library/goryanin/goryanin_2.shtml