До начала индустриальной революции Китай был значительно богаче любого европейского государства. На протяжении 18 из 20 последних столетий Китай производил большую долю валового внутреннего продукта, чем любое западное общество. Еще в 1820 году на долю Китая приходилось больше 30 процентов мирового ВВП — больше совокупного производства тогдашних Европы и Соединенных Штатов вместе взятых! Еще во второй половине XIX века китайский флот был четвертым в мире и первым в Азии. Китайцы привыкли считать другие народы варварами. Издевались над иностранцами. Но в конце XIX — начале ХХ века, напротив, наступил период колоссального унижения китайцев, которые не могли противостоять иностранным армиям.

Первая японо-китайская война разразилась осенью 1894 года. Японцам тогда понадобилось всего полтора месяца, чтобы одержать победу. Китайскому правительству пришлось подписать унизительный договор, выплатить большую контрибуцию и пойти на территориальные уступки. К 1904 году Япония удвоила свою армию. Это позволило ей взять верх над русскими войсками в Маньчжурии, после чего отхватить еще кусок Китая.

После колонизации Кореи (в 1910-м) идея территориальных приобретений становилась в Японии все популярнее. В Первую мировую Антанта санкционировала японские территориальные приобретения, о чем вскоре западные страны сильно пожалеют: пока Европа была занята своими проблемами, Япония завоевывала жизненное пространство. А самым большим призом для нее стал Китай, обескровленный внутренней смутой.

В 1911 году в Китае вспыхнула революция. Маньчжурская династия Цин правила в Пекине с 1644 года. Маньчжуров было меньше, чем ханьцев — основной этнической группы Китая. Свержение правящей династии воспринималось как освобождение от инородцев. Символическим актом стало избавление от косы, которую носили мужчины. Косы обрезали принудительно. А маньчжурам еще и отсекали головы. «У маньчжура сердце змеи, нрав хищного зверя. Режь монголов и маньчжур, убивай заморских скотов!» — призывали восставшие революционеры.

Революция разрушила империю. Одна провинция за другой объявляли о своей независимости. Авантюристы в военной форме создавали удельные княжества и отказывались подчиняться центральному правительству. Огромная страна вступила в период хаоса и междоусобных войн. Китай оказался очевидной целью — огромная и плохо управляемая территория.

Для начала японцы захватили Маньчжурию, которую в 1932 году превратили в марионеточное государство Маньчжоу-Го. Японию как агрессора исключили из Лиги Наций, но больше ничем мировое общество помочь китайцам не могло. 7 июля 1937 года японцы развязали уже полномасштабную войну с Китаем. Взяли Пекин. В августе разбили 73 из 180 китайских дивизий и захватили Шанхай. В декабре — Нанкин. Китайские дивизии сдавались на милость победителя. Но, с точки зрения японцев, пленные не заслуживали милосердия: они опозорили себя — проиграли войну, но остались живы.

«Солдат не сдается в плен,— не скрывая отвращения, говорили японские офицеры.— Если солдата побеждают, он должен уйти из жизни. Никто из вас не сохранил ни капли мужества, чтобы поступить так. У нас нет средств кормить вас. Мы предполагали, что имеем дело с достойным противником. Если мы начнем вас кормить, то лишим горсти риса японского ребенка, который имеет на нее больше прав, чем вы».

Для нас вторая мировая война началась 22 июня 1941-го. Для Европы — 1 сентября 1939-го. К тому времени Китай уже много лет истекал кровью в войне с Японией — но всем было плевать.

Высшим шиком в офицерском корпусе японской императорской армии считалось умение обезглавить человека одним ударом меча. Приговоренного к смерти ставили на колени, руки связывали за спиной. Появлялось полковое начальство, командиры батальонов, все занимали отведенные им места. По давней традиции офицер, демонстрирующий свое искусство, подходил к приговоренному к смерти сзади — из страха, что душа жертвы, отделяясь от тела, может схватить его. Широко расставив ноги, он поднимал меч и с выдохом одним ударом отсекал голову. Офицер отходил в сторону, чтобы вместе со зрителями полюбоваться своим мастерством. В японских оккупационных войсках на территории Китая было устроено нечто вроде соревнования среди различных японских подразделений: кто убьет больше китайцев. Унтер-офицеры и рядовые разбивались на пары: один орудовал мечом, другой считал отрубленные головы и отбрасывал их в сторону. Так было, например, в 1937 году в городе Нанкине, который был древнейшим культурным центром, а в ту пору еще и столицей Китайской Республики.

Японский генерал Иванэ Мацуи, командовавший экспедиционным корпусом в Китае, говорил: «Борьба между Китаем и Японией — это схватка между братьями внутри азиатского семейства. Мы делаем это не потому, что ненавидим китайцев, а потому что слишком их любим. Это как в семье, где старший брат делает все, что в его силах, чтобы заставить младшего брата вести себя достойно…»

Старшим братом по праву должен был бы считаться Китай — куда более древнее государство, чем Япония. Япония многое позаимствовала у китайцев — от иероглифики до чайной церемонии. Но на поле боя китайцы не устояли перед японцами. Китайцы были растоптаны и раздавлены и не понимали, как при такой великой истории и культуре это с ними случилось.

Вдохновитель китайской революции Сунь Ятсен, вождь Чжунго Гоминьдан (Китайская национальная партия), искал союза с Москвой. Осенью 1923 года он отправил в Москву делегацию во главе с начальником штаба армии генералом Чан Кайши, который два месяца провел в Советском Союзе. Нарком иностранных дел Георгий Чичерин жаловался: «Живут здесь довольно шикарно за наш счет. Надо этому положить конец, но мы не можем отшить делегацию, имевшую такое серьезное полномочие от Сунь Ятсена».

Чан Кайши принимали и в ЦК. Советским вождям было трудно: дружить хотели и с Гоминьданом, и с товарищами-коммунистами, а они ненавидели друг друга.

Чан Кайши попросил военной помощи у Советского Союза и предложил объединиться против общего врага. Китай был естественным союзником в противостоянии Японии, территориальные аппетиты которой росли с каждым днем. Но китайцам в Москве не верили. Нарком обороны Ворошилов сформулировал настроения политбюро в письме своему заместителю Гамарнику: «Япошки — и мерзавцы, и наглые ловкачи. Китаезы — идиоты и болваны».

Сталин избегал прямой конфронтации с Японией и Красную армию на помощь Чан Кайши не послал. Но помогал центральному правительству. И одновременно поставлял оружие коммунистической армии Мао Цзэдуна, сражавшейся против Чан Кайши. Эта двойственность определяла отношения между двумя странами. И Чан Кайши то отчаянно нуждался в советской помощи и тогда терпимо относился к коммунистам, то ссорился с Москвой и пытался задушить компартию.

Сталин не хотел, чтобы коммунисты воевали с Чан Кайши. Напротив, требовал, чтобы они объединили усилия и вместе противостояли Японии. Но Мао Цзэдуна больше интересовала власть. Чтобы устранить Чан Кайши, коммунисты сговорились с одним из военачальников — маршалом Чжан Сюэляном.

Четвертого декабря 1936 года Чан Кайши прибыл в город Сиань, во владения маршала. Солдаты Чжан Сюэляна захватили резиденцию, где поселился президент. Телохранителей убили. Его самого взяли — в пижаме и босого. Пока коммунисты уговаривали маршала убить ненавистного врага, в Москве всполошились. Сталин позвонил главе Коминтерна Георгию Димитрову, через которого компартия Китая получала инструкции:

— События произошли с вашей санкции?
— Нет! Это была бы величайшая услуга Японии.

Димитров отправил Мао телеграмму: похищение Чан Кайши «только повредит сплочению китайского народа в единый антияпонский фронт». Чан Кайши отпустили.

24 марта 1941 года Сталин принял в Кремле министра иностранных дел Японии Есукэ Мацуоку. Отношения с Японией у СССР были враждебными. Дважды воевали — на озере Хасан и на Халхин-Голе. Но весной 41-го министра Мацуоку встретили как родного. Запись беседы свидетельствует о полном взаимопонимании:

«Касаясь японо-китайской войны, Мацуока говорит, что Япония ведет войну не с китайским народом, а с англосаксами, то есть с Англией и Америкой. Япония ведет войну с капитализмом и индивидуализмом, а Чан Кайши является слугой англосаксонских капиталистов…

Тов. Сталин говорит, что какова бы ни была идеология в Японии или в СССР, это не может помешать практическому сближению двух государств. Что же касается англосаксов, то русские никогда не были их друзьями и теперь, пожалуй, не очень хотят с ними дружить… В заключение беседы тов. Сталин просит Мацуоку передать поклон Риббентропу».

Есукэ Мацуока направлялся в Берлин, его ждал нацистский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп, которого после войны повесят в Нюрнберге. Сталин сделал неожиданный жест. Приехал на вокзал проводить польщенного вниманием Мацуоку. «Этого не ожидал никто,— вспоминал нарком иностранных дел Молотов.— Сталин никогда никого не встречал и не провожал. Японцы, да и немцы, были потрясены».

Мацуока приехал в Советский Союз ради пакта о ненападении. Москва не имела права его подписывать: при заключении договора с Китаем советские представители тайно обязались не подписывать такой пакт с Токио, пока не окончится война Китая с Японией. Поэтому ограничились расплывчатым пактом о нейтралитете.

В 1941 году Москва свернула военную помощь правительству Китая, чтобы не злить японцев. Зато Соединенные Штаты, на которые напала Япония, поддержали Чан Кайши.

В марте 1942 года американцы выделили Китаю первые полмиллиарда долларов. Отправили самолеты, летчиков и наземный персонал для устройства аэродромов в юго-западной части Китая.

Американские дипломаты при этом докладывали в Вашингтон: «Почти во всех провинциях вспыхивают восстания, это протест против воинской и трудовой повинности, непомерных налогов, изъятия зерна и коррупции среди чиновников. Боеспособность и моральный дух армии катастрофически падают. Армия не способна ни сопротивляться японцам, ни усмирять бунты в деревнях».

Для американского правительства, которое вело тяжелую войну против Японии, китайский театр военных действий был причиной сильных разочарований. Вот фрагмент американских донесений, добытых в Китае: «Сохраняется освященный временем обычай офицеров китайской армии завышать фактическую численность своих частей. Забирая полные рационы для своих частей, командир присваивает излишек, чтобы продать его с выгодой для себя. Значительная часть зерна, продаваемая на рынке, поступает из этого источника».

«В сохранении воинской повинности заинтересованы весьма влиятельные группы,— констатировали американские дипломаты.— В их число входят: занимающий скромное положение бао-цзя-чжан, привыкший брать взятки за освобождение от призыва (иногда год за годом с одного и того же человека); командир части, которому достается часть цены завербованного новобранца, живущего за счет того, что он дезертирует и снова продает себя; ведущего набор офицера, который получает определенную сумму за каждого рекрута, и офицера, который наживается на том, что присваивает себе часть положенного на еду и содержание новобранцев, и тем самым доводит людей до голодной смерти».

Выводы из увиденного делались нерадостные, и дипломатическая переписка это не скрывает: «Командиры и солдаты гоминьдановской армии не имеют желания продолжать безнадежную (лично для них) борьбу. Если они недавние рекруты, то взяты в армию насильно. Если они добровольцы, то вступили в армию потому, что не могли зарабатывать себе на жизнь иным способом, или же они бандиты по натуре. Во всяком случае, им недостает национального чувства и желания воевать. Если командир считает, что проигрывает, он переходит на сторону противника вместе со своей армией».

Да-да, вы догадались — укропы используют китайский опыт 70-летней давности. Дна нет, Нео.