Казак Терентий Толкачёв, стоявший подле орудия, которым командовал обер-фейерверкер Грехов, радостно поднял в воздух свою винтовку после меткого попадания в одного из предводителей кокандцев, скакавшего впереди своих джигитов прямо на орудие. Тот упал с лошади назад навзничь, широко раскинув руки. У казаков это считалось удачным выстрелом – значит, пуля попала прямо в голову... Прогремевший через секунду залп картечью из единорога в самую гущу противника, обратил кокандцев в бегство. Завидев беспорядок и сумятицу среди конницы противника, ринувшейся назад, давя своих же раненых, он прокричал: - Эка ватарба (суматоха) началась! Через некоторое время кокандцы с новой яростью и криками “Алла-Илла! ” опять предприняли штурм и получили ещё более сокрушительный удар. Чтобы не дать неприятелю возможности определить истинную численность своего отряда, В.Р. Серов распорядился перемещать единорог с одного фаса на другой. Картечь попадала в самую гущу противника, нанося ему огромный урон. Меткая стрельба, которой славятся казаки, разила прежде всего командиров кокандцев, причем на значительном расстоянии, отчего кокандские полчища были дезорганизованы и отступили. Понеся значительные потери и будучи обескуражен жесткостью отпора казаков, Алимкул (тогда он еще не знал, что их была лишь сотня) отдал распоряжение своим войскам отойти и развести костры. Боевым орудийным расчётам и стрелкам из фальконетов было дано указание всю ночь обстреливать казаков, не давая им возможности улучшить укрепления или хоть немного отдохнуть. Об отдыхе, не говоря уж о сне, не было и речи. В воздухе просвистела граната, и первым же взрывом убило сразу трех лошадей. Началась не прекращавшаяся всю ночь канонада, от которой в основном пострадали кони и верблюды, сгрудившиеся посреди балки. Лишь несколько казаков, удерживавших их, были контужены. Под покровом ночи сарбазы неоднократно пытались незаметно подползти к месторасположению отряда и атаковать казаков. Но природные качества казаков: чуткий слух и острое зрение, наряду с боевым опытом ( многие из уральцев находились на службе более 15 лет, ранее воевали с кокандцами, ночные вылазки противника. Несмотря на изматывавшую ночную канонаду и ночную перестрелку, без отдыха и еды, никто духом не падал. Четкие распоряжения командира отряда Серова и сотника Абрамичева, благодаря которым сотня заняла заблаговременно выбранную позицию и успешно отразила первые массированные атаки противника – даже у новичков укрепили уверенность в своём превосходстве над противником, каким бы жестоким и многочисленным он ни был. Ночью, после восьмого выстрела из единорога, у него сломалось колесо. Фейерверкер Грехов проявил смекалку, немедля скомандовав остальным артиллеристам: - А ну, ребята, давай-ка колеса из-под ящиков со снарядами. Выделенные в помощь артиллеристам уральские казаки Терентий Толкачев и Платон Добринин помогли артиллеристам снять колеса и приладить их к пушке. Однако, поскольку ступицы колес были больше осей орудия, то фейерверкер распорядился: - Вяжи веревками к единорогу! Теперь колеса орудия не могли крутиться при перемещении и сотник Абрамичев прислал ещё двух казаков в распоряжение Грехова: Василия Казанцева и Кузьму Бизянова. На своих крепких спинах и руках уральские казаки помогали артиллеристам передвигать единорога. Есаул Серов отбирал в помощь артиллеристам самых смышленых и лихих казаков, своих любимцев, с горечью сознавая, что самые меткие стрелки и канониры противника, безусловно, будут стараться поразить именно орудие и боевой расчёт вокруг него. Одним из его любимцев был Терентий Толкачёв. Все казаки уважали его за смекалку, быстроту и удивительную меткость стрельбы. Даже из гладкоствольного ружья он на спор мог снять кряковного из стаи на высоте 100 метров. Когда же сотню вооружили нарезным оружием – радости Терентия не было предела. - С таким-то оружием казак и во сто крат богат ! – придумал он присказку во время стоянки в Туркестане, начищая на бивуаке любимую винтовку у костра. Утро принесло облегчение: теперь казаки видели врага, как на ладони и могли держать его на расстоянии, разя меткими выстрелами отдельных дерзких джигитов, время от времени пытавшихся подскакать до 100 сажень к расположению уральской сотни. Толпы этих не знавших устали наездников на своих небольших поджарых лошадках, в высоких малахаях, были вооружены длинными пиками и ружьями. Некоторые из них были одеты в латы и кольчуги своих предков и размахивали кривыми саблями. Наряду с гладкоствольным оружием у тех, кто побогаче – были английские и бельгийские винтовки, а также револьверы. Со стороны Икана прибывали всё новые и новые конные и пешие подразделения кокандцев.

Окончательно стало ясно, что это была армия Алимкула, которая вместе с бандами Садыка насчитывала от 10 до 12 тысяч человек. Лишь позднее подполковнику Жемчужникову доложат данные, полученные от жителей Икана: что общая численность войск Муллы-Алимкула, стянутых на 5 декабря к окрестностям Икана составила около 20 тысяч. Серов приказал не тратить зря патроны и стрелять лишь в основном по артиллерийским расчётам противника и военачальникам, выделявшимся среди остальных конников богатой одеждой, расписными чалмами, дорогой сбруей и седельными уборами коней. Утром вражеский обстрел ( у Алимкула было 3 орудия и около 10 фальконетов) усилился. И если ночью среди казаков было только четыре контуженных, то к полудню пятого декабря несколько человек погибли от картечи и пуль. Первым из казаков погиб Прокофий Романов ( рано утром 5 декабря).

Большая часть лошадей и верблюдов были перебиты и казаки под не прекращавшимся огнем противника перетаскивали их на боковые стороны балки, чтобы оградить остальных от осколков ядер и гранат. Тем временем издали по степи стало заметно перемещение конницы противника в северном направлении. Казаки стали с надеждой посматривать в сторону туркестанской дороги, надеясь, что это передвижение, возможно, связано с приближением помощи из Туркестана. Несмотря на то, что ночное нападение войск Алимкула, окруживших сотню Серова было неожиданным и стремительным, есаул успел выслать почтаря в Туркестан с известием о том, что сотня приняла бой с превосходящими силами противника. Только потом выяснилось, что посыльный не добрался до гарнизона. Опытный есаул Серов не стал посылать второго почтаря, исходя из того, что сильный звук ночной канонады должен был быть слышен в городе, и подполковник Жемчужников уже наверняка принял меры к тому, чтобы выручить казаков из окружения. Только справится ли отряд, вышедший на помощь уральцам с ордами, которые двинулись ему навстречу, к Туркестану?

Вскоре послышался отдалённый гул артиллерийского выстрела. Казаки даже на некоторое время перестали стрелять, пытаясь сквозь трескотню ружейной пальбы сарбазов расслышать любой звук, доносимый легким ветерком с севера. Сотник Абрамичев поднял руку, призывая всех бойцов замереть на минуту. В наступившей непродолжительной тишине со стороны Туркестана послышались еще несколько выстрелов. Звуки их были настолько еле различимы, что можно было допустить, что бой шёл где-то на подступах к Туркестану. Может это уже кокандцы атакуют малочисленный гарнизон? От одной только этой мысли ледяной холод охватывал душу… Но вот казак Варфоломей Коновалов, славившийся своим чутким слухом, шепотом воскликнул:

- Чу, тихо! , - и одернул закашлявшегося глубоким легочным кашлем Павла Мизинова. Тот отошел на другую сторону балки и прилёг на постеленную попону рядом с Никоном Лоскутовым, который дал ему сделать несколько затяжек из своей трубки. Вероисповедание (они соблюдали старый обряд) не разрешало уральским казакам курить, поэтому они позволяли себе это только во время походов. Подъезжая к родным краям, они избавлялись от остатков табака и ломали трубки…Со стороны туркестанского направления послышались новые отдаленные звуки выстрелов. - Слышь, братцы, пальба-то ближе! Ей-богу ближе! - Это отряд идёт!, - авторитетно поддержал его урядник Панфил Зарщиков, ветеран Крымской войны. - Ваше благородие, - обратился урядник Криков к Абрамичеву, - со стороны Туркестана слышны звуки приближающегося боя… - Слышу, слышу! Радость охватила казаков, многие стали креститься: воистину, слава святителям – ведь на следующий день – 6 декабря должен был наступить праздник Николая Чудотворца! Николая-угодника … Уральские казаки были староверами и свято верили в Господа… Ещё с времен Полтавской битвы, в которой участвовал уральский казачий полк, Пётр Первый жаловал яицких казаков “крестом и бородой на веки-вечные” - разрешил им сохранить старые обряды и носить бороды. Даровал он им это за победу удалого уральского казака Рыжечки, уложившего в поединке перед битвой шведского поединщика двухметрового роста, закованного в стальные доспехи…

Коварный и изворотливый султан Садык находился в смятении: остановить продвижение отряда “урусов”, упорно шедших на выручку уральцам, было невозможно. Их воссоединение и появление у казаков свежей конницы – привело бы к окончательной деморализации войск Алимкула. И стоит только одному отряду кокандцев обратиться в бегство – казаки будут гнать их и днем и ночью. Этот опытный враг знал, как умеют в степи преследовать уральские казаки. Они не будут ни есть, ни спать, а постоянно преследовать врага, потому, что хорошо знают закон степей – на плечах врага в десять крат легче гнать.

Дашь ему только пару часов на передышку – он перегруппирует свои силы и “упрётся”. Тогда всё дело насмарку! И тут Садык придумал очередную коварную уловку: он обошёл отряд русских, причём в непосредственной близости от него – на расстоянии оружейного выстрела ( так, чтобы они видели его конницу) и двинулся на Туркестан. Затем он послал гонца к Алимкулу и попросил выслать ещё пять тысяч конников для такого же маневра в направлении Туркестана. Этот манёвр, по его замыслу, должен был заставить русский отряд подумать, что кокандцы уже разбили сотню Серова и двинулись на взятие города. Действительно, русские повернули назад и пошли вслед за ним к Туркестану, не дойдя каких-нибудь трёх-четырех верст до своих окружённых врагом товарищей. Итак, уловка султана Садыка удалась: отряд подпоручика Сукорко поспешил на защиту Туркестана, так и не дойдя до попавшей в окружение сотни уральских казаков. Звуки выстрелов стали удаляться и стихли вовсе. Искра надежды, загоревшаяся было в душах уральцев, стала угасать. Что стало с отрядом, вышедшим на помощь? Неужели разбит? Звуков выстрелов, долетавших со стороны Туркестана не стало слышно вовсе. На некоторое время прекратился и обстрел кокандцами сотни Серова. По степи во весь опор прямо на позицию уральцев мчался джигит с белой тряпкой в руке.

Достигнув импровизированного бруствера, сооруженного казаками, посыльный вручил сотнику Абрамичеву записку на татарском языке с печатью Муллы-Алимкула. Разведчик Ахмет по слогам начал переводить текст записки есаулу В.Р. Серову, однако тот громко сказал: - Читай вслух, пусть все казаки слышат! Послание Муллы-Алимкула ( затем эта записка была передана коменданту г. Туркестана) гласило: “ Куда теперь уйдёшь от меня? Отряд, высланный из Азрета ( так кокандцы называли Туркестан) – разбит и прогнан назад. Из тысячи ( это ещё раз подтверждает, что Алимкул не был уверен в точном количестве казаков, противостоявших ему – прим. авт.) твоего отряда не останется ни одного! Сдайся и прими нашу веру! Никого не обижу…” Есаул молчал, чуть наклонив седую голову. На высоком лбу, побагровевшем от напряжения, отчетливо была видна пульсировавшая артерия. Стало ясно, что помощи ждать было неоткуда. Оставалось драться до конца. Каждый из казаков, стоявших вокруг читавшего письмо Ахмета, вдруг осознал, что гибель неминуема. Смерть стала столь же осязаема и неизбежна, сколь был твёрд и непоколебим их выбор: смерть за Веру, Царя и Отечество! Непродолжительную тишину, воцарившуюся после прочтения Ахметом последней фразы послания Алимкула, нарушил простуженный голос Павла Мизинова, который перезарядил винтовку и решительно выдохнул:

- Не любо! Ох, не любо, братцы! - Ужо басурманам дорого наши головы обойдутся, - вторил ему урядник Александр Железнов, самый авторитетный из казаков своей недюжинной силой и боевой доблестью, - Ой, дорого они заплатят! - Эх, зададим карачун (устроим резню) Алимкулу! Все казаки воодушевленно загудели, заряжая ружья и готовясь огнем ответить на позорные предложения врага. Есаул Серов поднялся со своего места, и все на минуту притихли: - Спасибо, казаки! Иного ответа от вас я и не ожидал! Вишь, как Алимкула вы напугали: вместо сотни ему тысяча мерещится! Казаки рассмеялись. Нервное напряжение было снято. Василий Родионович снял папаху и, неоднократно осеняя себя крестным знамением, начал читать “ Отче наш…”. Ему вторили голоса его боевых товарищей, сливаясь в единый хор низких баритонов и басов, перекатывавшийся тихим эхом по окрестным буграм и холмам, возносясь струйками пара к искрившемуся от мириадов мелких снежинок морозному небу. Ратные люди, из поколения в поколение проходившие по острому лезвию своей судьбы между жизнью и смертью, казаки как никто, пожалуй, были религиозны. Спросите любого, кто прошёл хоть раз подобным путём – и Вам подтвердят: ничто так не развивает религиозные чувства, как война…

Неожиданно вышедшее из-за облаков яркое зимнее солнце осветило окрестные холмы, давая православным добрый знак. Отчаянию или сомнению не было места в их душах. Каждый сделал для себя этот выбор уже давно…Сотворив молитву и водрузив шапку на голову, сотник Абрамичев поправил портупею и командным голосом крикнул: - Сотня, по местам! К бою товьсь! По команде Абрамичева сотня дала дружный залп в сторону противника. Многие из наиболее удалых джигитов Алимкула, разъезжавших на расстоянии выстрела, попадали с лошадей. Мулла-Алимкул, получив от уральцев отказ сдаться и увидев, что они продолжают сопротивление, пришёл в бешенство. По совету султана Садыка он приказал плести щиты из камыша и хвороста и, привязав их к двухколесным арбам, “идти подкатом” к укреплению казаков. За каждым из таких щитов до сотни сарбазов могли идти гуськом, избегая метких выстрелов уральцев. Подходя на расстояние до ста сажень к балке, в которой засела сотня Серова, они бросались в атаку, но неизменно встречали залповый огонь уральцев и обращались в бегство.

Быстро наступившие сумерки были на руку кокандцам. Напряженно вглядываясь в промозглый мрак ночи, казаки ждали штурма со стороны врага, приободренного дневным успехом хитрого маневра султана Садыка. Если бы скопища Алимкула решились на такой штурм, они, несомненно, задавили бы горстку уральских храбрецов числом… Мороз крепчал и выпавший поздним вечером снег несколько улучшил видимость в ночных сумерках: на снегу перемещения неприятеля были различимы на расстоянии более версты и казаки могли загодя определить направление следующего удара противника.

Уральцы уже два дня не ели и не спали, да и патроны уже подходили к концу. Нужно было что-то предпринимать, сидеть на месте и ждать, когда боеприпасы совсем закончатся – было равно самоубийству. Есаул Серов принял единственно правильное решение, на котором настаивали опытные казаки – выслать посыльных в Туркестан для того, чтобы разузнать там обстановку и вызвать новый отряд на подмогу, а самим с утра - осуществить прорыв из окружения навстречу туркестанскому подразделению. Кавалер (родом из дворян) Андрей Борисов сам высказал эту идею Абрамичеву и вызвался быть добровольцем по доставке депеши есаула Серова в Туркестан. Имея боевой опыт уже более 11 лет (и против кокандцев, и в Крыму, имел уже орден св. Георгия первой степени), он вызвался право поначалу пройти в гарнизон в одиночку пешком. Отдав должное его смелости, есаул Серов, тем не менее, решил отрядить его верхом в сопровождении еще двух-трёх человек, чтобы действовать наверняка и непременно доставить депешу в Туркестан. Борисов вместе с Павлом Мизиновым, Варфоломеем Коноваловым и киргизом Ахметом предстали перед есаулом и сотником Абрамичевым. Василий Родионович оглядел их снаряжение и остановил взгляд на бледном и худом лице Мизинова:

- Ты, братец тут нужнее, и к тому же не здоров. Не взыщи, голубчик, - отказал он ему в отправке с людьми Борисова. Серов радовался за этого мужественного казака, который после присвоения ему чина сотника, был затем разжалован за самовольство и кутеж. Теперь же он хорошо зарекомендовал себя в походе, подбадривал казаков словом и умелыми действиями в бою, цементировал своим присутствием сотню. Он действительно, нужен был здесь, а не в отчаянной вылазке смельчаков, вызвавшихся прорваться к Туркестану… Ведь Андрей Борисов и его люди шли практически на верную гибель…

- Ну, что, казаки, - обратился он к остальным, включая Ахмета, который уже много раз делом и кровью доказал преданность, - сами знаете, на что идёте, наши обычаи тоже ведаете – в такие поручия только охотников отряжаем… - Так точно, ваше благородие, по собственной охоте все и вызвались, - ответил Андрей Борисов, оглядывая остальных соратников. - Так что задача ваша будет верхом обойти неприятеля правой стороной и по горам - пробраться в Туркестан. Доставить депешу и эту записку (послание Муллы-Алимкула) коменданту и вызвать подкрепление нашему отряду. Если поутру не дождемся помощи – в любом случае будем прорываться из окружения по туркестанской дороге. Так и передайте! - Есть, ваше благородие! - ответил ему кавалер Борисов и взял под козырек. Надев винтовки поверх полушубков, он и Коновалов уже собирались прыгнуть в седла, когда есаул с сотником вынули из кобуры и передали им свои револьверы: - Не помешает! С Богом! – твердо сказал Серов и похлопал Андрея Борисова по плечу. Одним махом посыльные вскочили в седла и исчезли в ночной тьме - вслед за Ахметом. Не прошло и получаса, как со стороны, куда поскакали казаки, раздались выстрелы,… через некоторое время они вернулись. Как выяснилось, в полутора верстах они наткнулись на вражеский пикет ( благо, Ахмет скакал впереди) и, дав по нему выстрел, повернули обратно в сотню. Несмотря на неудачу, Андрей Борисов снова начал настаивать пойти в одиночку пешком, однако Серов послушал совета Ахмета и распорядился идти верхами слева от расположения противника. Так и поступили. Вместо Варфоломея Коновалова с Борисовым и Ахметом поскакал лихой казак Аким Чернов, лучший в сотне наездник, не раз отличившийся в ночных вылазках и захвате языков. Вновь начавшийся снегопад был как нельзя кстати. Разведчики вновь обнялись с товарищами, перекрестились и растворились в снежной мгле. В рассветном распадке ранним утром следующего дня казаки увидели, что у противника уже были готовы около 20 мантелетов ( навалов) и щитов из камыша и хвороста, связанные за ночь. Они были расставлены с разных сторон позиции сотни, что говорило о том, что противник, наконец, решился на одновременный штурм укрепления уральцев.

Положение было более, чем критическое. Желая по возможности затянуть время, есаул Серов решил начать переговоры с противником. Предупредив казаков, он вышел вперед на несколько шагов и махнул неприятелю рукой, давая понять, что желает вступить в переговоры. С вражеской стороны вышел кокандец с ружьём. К удивлению Серова он говорил на чистом русском языке, даже без особого акцента. Он долго не соглашался положить оружие на землю, ссылаясь на то, что оно не мешает ему. Тем не менее, есаул убедил его в том, что так не принято вести переговоры. На высказанное Серовым желание разговаривать лично с Муллой-Алимкулом парламентёр сказал, что “ он – государь, и далеко отойти от своей линии не может…”. При этом кокандец предложил есаулу самому пройти в расположение войск Алимкула и советовал сдаться на его милость, давая самые лестные обещания. Тем временем мантелеты и щиты начали подкатываться к укреплению уральцев, и есаул упрекнул кокандца, что при переговорах наступление никогда не делается. Казаки, изготовившись стрелять по неприятелю, крикнули есаулу Серову: - Ваше благородие, уходите скорее, сейчас стрелять будем! После этого он вернулся на позицию. Было выиграно около двух часов времени. Лишь позже Василий Родионович поймёт, что именно эти два часа спасли жизнь тем казакам из уральской сотни, кто остался жив после трехдневного Иканского боя.

Уральские казаки встретили шквальным огнём приближение щитов противника к своим позициям. В ответ неприятель вел непрекращающуюся и довольно меткую стрельбу, не давая возможности артиллеристам перемещать пушку-единорог с фаса на фас. Раза четыре кокандцы бросались из-за мантелетов в атаку, но залповый огонь казаков вновь и вновь заставлял их отступить к своим укрытиям. Огнем артиллерии и выстрелами противника были окончательно перебиты все лошади казаков. Жертвы росли в геометрической прогрессии : к полудню было убито 3 урядника, 33 казака и 1 фурштат, ранено 4 артиллериста и несколько казаков. Смерть витала повсюду. Она была в глазах жалобно хрипевших лошадей, она была на челах корчившихся от боли на дне балки тяжело раненых казаков. Несмотря на нещадный огонь врага, а также большое количество убитых и раненых, героические действия нескольких казаков: урядника Александра Железнова, Василия Рязанова и Павла Мизинова – поддерживали боевой дух бойцов. Будучи метким стрелком, Василий Рязанов “снимал” одного за другим главарей групп кокандцев, пытавшихся штурмовать укрепления уральцев. Да делал он это с прибаутками и споря с товарищами: то на шмат сала, то на бутыль первача. Павел Мизинов под обстрелом раскапывал из завалов сумки с патронами и разносил их, подбадривали своих товарищей веселой песней и балагурством. Оттащив тяжело раненых фейерверкеров : Грехова и Огнивова от орудия, и видя, что другие артиллеристы тоже ранены, Терентий Толкачёв, обучившийся своим разумением как заряжать пушку и прицеливаться, начал вести орудийную стрельбу с помощью своих товарищей: казаков Платона Добринина, Василия Казанцева и Кузьмы Бизянова. Первый же выстрел, попавший в гущу наступавшего противника, разнес ближе всех подкаченный мантелет и причинил ранения скопищу неприятеля, который прятался за импровизированным укрытием из хвороста. При этом мантелет загорелся, а все наступавшие и стоявшие в укрытии – обратились в бегство. Не поверивший своим глазам фейерверкер Огнивов, наскоро перевязанный артиллеристами, вскарабкался на бруствер и, встав во весь рост, размахивая шапкой, закричал: -Ура-а-а-а ! На кичку их! А ну, Терентий, наддай еще! Ай, молодца!

Казаки воспрянули духом, а Терентий Толкачёв тем временем, прицелившись чуть повыше, послал второй заряд вдогонку убегавшим кокандцам. Так отважная горстка уральских казаков продержалась еще около часа. Около часа дня стало ясно, что при таком сильном огне артиллерии противника – к вечеру от отряда не останется в живых никого. Есаул Серов приказал заклепать пушку-единорог, поломать ружья, оставшиеся после убитых казаков, и готовиться к прорыву вдоль туркестанской дороги. - Братцы, казаки!, - обратился он перед прорывом к остаткам своей сотни (под ружьём, включая раненных, оставалось около шестидесяти человек), - не посрамим славы русского оружия! На Николу – сегодня – с нами Николай Чудотворец! Сотворив молитву, уральские казаки приготовились к атаке. Могучий голос сотника Абрамичева, как ни в чём не бывало, лихо прозвенел в морозном воздухе: - Сотня-а-а, на первый-второй расчитайсссь! Колонной по двое-е-е стройсь! Есаул приказал стрелять только с колена, прицельно. Передвигаться короткими перебежками… Первые номера – стреляют, вторые номера сто сажень пробегают, на колено – и заряжают ружья. Затем первые номера под их прикрытием делают перебежку… Единственный из оставшихся в живых урядников Александр Железнов, богатырского телосложения с густыми прокуренными усами и окладистой бородой, скинул с себя полушубок и, приладив к стволу винтовки штык, поднял её высоко над головой, прокричав: - C богом, православные! Двум смертям не бывать, а одной не миновать! Ужо зададим карачун (резню) басурманам! С криком: “Ура!” уральские казаки дружно бросились в атаку… Отступление продолжалось до 4 часов вечера.

Сотня сразу же попала под перекрестный ружейный огонь противника. Однако, слаженные действия казаков, прикрывавших перемещение друг друга меткой стрельбой – всё-таки оставляли надежду на то, что какая-то часть бойцов сможет добраться до своих. Во всяком случае, они вышли из-под губительного артиллерийского огня. Здесь, на просторе, они могли хоть как-то использовать преимущества своего нарезного оружия, удерживая врага на почтительном расстоянии. Оказалось, что отдельные джигиты Алимкула тоже были вооружены винтовками и вскоре, пристрелявшись, они стали разить одного за другим казаков, двигавшихся россыпной колонной вдоль дороги. Уральцы до последнего помогали раненным своим товарищам, передвигаться по дороге, поддерживая их и отстреливаясь направо и налево. Никто не бросил и не предал своих товарищей. Негласный древний закон, касавшийся ответственности всех за трусость или предательство одного из воинов, перенятый в свое время безо всяких изменений казаками у золотоордынцев, гласил: “Если из десяти бежит один или двое, то все умерщвляются. Если бегут все десять, а не бегут другие сто – то все умерщвляются… Наоборот, если один или двое смело вступают в бой, а десять не следуют за ними, то их также умерщвляют… И, наконец, если из десяти попадает в плен один, а другие товарищи не освобождают его, то они также умерщвляются…”

На глазах казаков упавшие замертво и тяжело раненные их товарищи, оставшиеся на дороге, подвергались бесчеловечным надругательствам со стороны жестокого противника. Кокандцы рубили их шашками, кололи пиками и отсекали головы. Среди сравнительно трусливого племени кокандцев считалось высшей военной доблестью привести голову уруса, за которую из казны Муллы-Алимкула выплачивалось щедрое вознаграждение. За голову же казака – полагалось вознаграждение в пять раз больше обычного! И каждый раз корыстный обладатель такого зловещего трофея награждался меткой пулей других казаков, крепко сжимавших винтовку, прощаясь с погибшим другом: - Прощай, товарищ! Побросав верхнюю одежду, казаки прошли под огнём противника почти 8 верст. Налеты конницы из-за холмов по обе стороны дороги чередовались неоднократными попытками Алимкула поставить заслон на пути движения колонны уральцев. Тогда могучий Железнов, меткий Толкачев, Мизинов, Рязанов и другие, кто прикрывали отступление основной группы ( с раненными), перемещались вперед и, рассыпавшись цепью, острым метким огнём делали брешь в заслоне противника, заставляя его терять десятки трупов и ретироваться.

Получив сквозную рану в плечо и контузию в руку, казак Платон Добринин ( из тех, что помогали артиллеристам) всю дорогу шёл, оперевшись на плечо есаула, одновременно прикрывая его от вражеских пуль с правой стороны. А лихач и мастерский стрелок Терентий Толкачёв, несмотря на несколько ран, прикрывал есаула слева, метко и ловко поражая каждого всадника, приближавшегося к ним с окрестных холмов ближе, чем на двести сажень. Василий Рязанов, получивший во время марша ранение в ногу, упал, но, наскоро перебинтовав с помощью товарищей раздробленную ногу, вновь вскочил, и шёл весь остаток пути до конца, метко отстреливаясь от налетов врага. При прорыве сквозь очередной заслон по дороге на Туркестан вдали, на холме появился сам Мулла-Алимкул на аргамаке белой масти. Василий Рязанов изловчился и с колена, тщательно прицелившись, подбил коня под Алимкулом. Между тем колонна уральцев, поначалу выстроенная сотником Абрамичевым потрое, заметно редела и вскоре они растянулись цепью ( лавой) в несколько сот сажень длинной. Иногда отдельным латникам и кольчужникам конницы кокандцев удавалось налететь на середину цепи, где шел есаул и другие казаки вели под руки раненных товарищей. Однако каждый раз кокандцы жестоко расплачивались за подобные наскоки – будучи расстреляны в упор казаками. Иногда дело доходило до рукопашной, в которой казаки скидывали конников с лошадей, ловко ухватившись за их пики и упряжь, или рубили им конечности острыми шашками. В один из таких налётов Павел Мизинов наклонился, чтобы поднять упавший шомпол, и брошенная пика, пронзив ему левое плечо, пригвоздила его к земле. Превозмогая боль, он все-таки вскочил на ноги и добежал до своих товарищей, которые помогли выдернуть пику из его плеча. Шли, превозмогая раны и усталость. Каждый сознавал, что пока он рядом со своими товарищами, они поддержат и прикроют его огнём. Но стоило только упасть или отделиться от своих – неминуемая гибель ждала его тотчас же.

Конандские наездники избрали новую губительную тактику: за своей спиной привозили сарбазов с ружьями и сбрасывали их в непосредственной близости по ходу следования цепи уральцев. Те, улегшись в снег, расстреливали казаков практически в упор. Кровавый след, тянувшийся по пути следования казачьей сотни, становился всё шире... Отважный сотник Абрамичев, не желавший снимать офицерской шинели и папахи, был ранен сначала в висок, но продолжал шагать в первых рядах казаков под руку с Железновым. После этого пуля попала ему в бок, но он, затянув хлеставшую кровь разорванной рубахой, продолжал идти. Когда же пули разом поразили обе его ноги, он упал на землю и прокричал казакам: - Рубите скорее голову, не могу идти! Он приподнялся на локтях, но сраженный последними пулями упал от бессилия лицом в снег. Не в силах ничем ему помочь, есаул Серов и другие казаки простились с ним, как с мертвым, говоря: -Прости нас, Христа ради… Начинало уже темнеть. Все казаки в крови, раненные по два, три раза, продолжали идти, превозмогая всякие пределы человеческих возможностей. Шли всё медленнее: большое количество раненных, которых ещё можно было тащить на себе и многочисленные раны в ноги – не давали возможности идти быстрее. Те, кто мог держать оружие, подбирали сумки с патронами и ломали ружья павших своих товарищей, непрерывно отстреливаясь от конницы противника. До Туркестана оставалось ещё более 8 вёрст. Всё ещё надеясь, что помощь из гарнизона всё-таки придёт, есаул Серов, тем не менее, уже обдумывал возможность закрепления в полуразрушенной крепости Тынашак, что на пол-пути до Туркестана. Подполковник Жемчужников, давая ему предписание выступить в рекогносцировку, упоминал об этой крепости, как о возможном убежище на случай, если сотня наткнется на значительные силы противника… Вдруг впереди, со стороны Туркестана, послышались выстрелы. Казаки остановились и затихли, вслушиваясь в сумеречную тишину ночи, прерываемую трескотней ружей кокандской конницы. Свист пуль над головами уральцев стал реже, а из-за возвышенности по направлению к Туркестану вновь прогремели гулкие выстрелы русского отряда, пробивавшегося к ним на подмогу. Скоро толпы кокандцев со стороны города отхлынули прочь и на пригорке появились бегущие навстречу солдаты. Над окрестными холмами разнеслось родное: -Ура-а-а!

Казаки, поддерживавшие друг друга, стали креститься и обниматься. По их щекам текли слезы… Помощь подоспела как нельзя вовремя. Казаки настолько ослабели, что, воссоединившись с отрядом подпоручиков Сукорко и Степанова, не могли идти далее самостоятельно Через день, 8 декабря Мулла Алимкул снялся с лагеря в Икане и ушёл со своим войском к Сыр-Дарье. Взяв с собою иканского аксакала и всех жителей с имуществом, он поджёг их сакли. Местные жители, уцелевшие в селении ( в том числе отец иканского аксакала с женой) рассказали, что численность войска Алимкула составляла свыше 20 000 человек и что в бою с сотней есаула Серова кокандцы потеряли убитыми 90 главных военачальников и более 2 000 пехоты и кавалерии. Сколько было раненых среди противника уральцев – неизвестно. Тонкий план Муллы-Алимкула: тайно пробраться к Туркестану и, захватив его, отсечь передовые отряды россиян, находившиеся в Чемкенте - был перечёркнут стойкостью уральской сотни, вставшей у него на пути. Он молча ехал на гнедом скакуне, с горечью вспоминая своего любимого аргамака белой масти, оставленного в Икане, и не слушал льстивые слова султана Садыка о силе несметного войска Муллы-Алимкула и о новых обманных планах по нападению на “урусов”. Ложь и обман, грабежи и подкуп, жестокость и насилие устилали его путь. И несмотря на всё это, и наличие многочмсленной армии, он не чувствовал себя в безопасности. Он боялся смерти. Два дня назад он так ощутимо испытал ее ледяное дыхание, когда любимый конь рухнул под ним от пули русского казака. Он, правитель Кокандского ханства, окруженный огромной свитой отборных всадников, мог быть убит, как обычный сарбаз или джигит, трупами которых была усеяна степь под Иканом? Кто же эти русские казаки? Исчадия шайтана! В чём их сила? Он с детства был воспитан на неоспоримой истине, которую ему шептали кокандские правители и мудрецы: у кого сила и богатство – у того власть! И как понять слова пленённого уруса, которого по его распоряжению не стали убивать, а доставили к Мулле-Алимкулу на допрос… Весь израненный, казак не мог стоять, а висел на руках сарбазов с трудом удерживавших его. На предложение сдаться и принять магометанскую веру, он плюнул сгустком крови на истоптанный конями снег туркестанской дороги. И тогда, невольно исполнившись уважения к истекавшему кровью “урусу”, Мулла-Алимкул спешился, подошёл к нему ближе и спросил:

- Почему вы так верите в своего бога. В конце концов, Бог один? В чём ваша сила? Переводчик нагнулся к терявшему уже силы казаку, который прошептал: - Не в силе Бог, а в правде! Мулла-Алимкул продолжал в задумчивости ехать по безбрежной степи, начавшей погружаться в золотисто-розовый закат, размышляя над словами “уруса”. Он думал о том, что если тысячи его воинов не смогли одолеть сотню “русских казаков”, то что же будет, если русских явятся тысячи?

* * *
На четвертый день был выслан отряд, чтобы собрать трупы уральских казаков. Все они были обезглавлены и изуродованы. Трупы обезображенных кокандцами были доставлены в Туркестан, где и были похоронены на кладбище. И только через 34 года в 1898 году, нашелся человек, который приложил усердие и старание увековечить память героев иканского дела постройкой над братской могилой памятника часовни из жженого кирпича