Пощечина для гегемона: как ВПК России стал эффективней ВПК США

«Проклятие сверхдержавы» — описательный термин для ситуации, при которой страна, осуществляющая мировое лидерство, начинает тратить слишком много средств на поддержание своего положения. Следствием этого правила рано или поздно становится «ловушка Фукидида» — положение вещей, при котором рост «восходящих держав» (Китая и России), не обремененных целью удержать под контролем мир, заставляет «управляющую силу» (США) развязать еще и двусторонние конкурентные конфликты.

К настоящему моменту времени Вашингтон оказался в капкане из обеих проблем и с каждым годом все сильнее разрывается между силовыми шагами по удержанию однополярного мира и ограблением союзников для давления на Москву и Пекин. В результате трансатлантическая солидарность покрывается трещинами, геополитические позиции России растут, а число тех, кто ищет на мировой арене альтернативу, отражается в спросе на оборонительную российскую продукцию.

Следствием этого стал не только рост популярности российского ВПК (с 2017 года потеснившего Британию со второго места рейтинга ведущих экспортеров и вернувшего себе позиции СССР), но и растущее понимание о том, что дутый ценник на американскую военную продукцию является таковым не из-за лучшего качества, а из-за чудовищно неэффективной системы, коррупции при разработке образцов и проведении НИОКР и завышенном ценнике при ее продаже.

Так, по имеющимся оценкам, нынешний американский военный бюджет в $725,5 млрд более чем в 15,1 раза превышает аналогичную расходную часть в составе госбюджета Российской Федерации — $46 млрд (2,9 трлн рублей). Затраты на оборону при Трампе резко выросли — годом ранее превышение составляло 13,4 раза, в 2017 году — 10,6 раза, и одна только дельта этого роста (разница в финансировании с 2017 по 2019 год) уже вдвое превысила годовой бюджет российского Минобороны.

И тем не менее отечественные образцы остаются лучшими по соотношению цена-качество, ТТХ большинства из них превосходят американские аналоги, а продукция стратегического назначения и вовсе не имеет альтернатив. Сложившееся положение вызывает очевидные вопросы, в частности, если бюджет Пентагона растет, а эффективность падает, то куда уходят «излишки»?

Ответ становится очевиден при рассмотрении статей американского военного бюджета, где из сотен миллиардов долларов в 2019 году лишь $92,3 млрд были направлены на основную программу закупки военной техники. Другими словами, на приобретение базовых новинок уходит всего 12,9% бюджета, в то время как на аналогичные задачи в нашей стране направляется свыше половины от всех военных расходов.

В среднем за последние годы отечественное Минобороны тратило порядка 60% бюджета на закупку военной техники (более крупные суммы в период госпрограммы вооружений и меньшие в текущие годы, до запуска новой ГПВ с 2023 по 2033 год), Пентагон же мог выделить на это всего 6−7% при Обаме, и порядка 13% сейчас. Все остальные средства США затрачивают на содержание неимоверно раздутой оккупационной инфраструктуры, компенсацию коррупционной составляющей, гонку с Россией и КНР и прочие «гири».

Вторая мировая война закончилась 74 года назад, Корейская — 66 лет, Вьетнамская — 45 лет, а Холодная война — 28 лет назад, однако США по-прежнему содержат порядка 800 военных баз за пределами своей территории. 172 из них расположены в «освобожденной» Германии, 113 — в «суверенной» Японии, 83 — в «правильной» Южной Корее, и еще сотни гарнизонов разбросаны по 80 странам мира от Австралии до Колумбии.

Присовокупляя к этому легализованный лоббизм, «международные обязательства», содержание контрактной армии и такие удобные для коррупции статьи бюджета, как «Обеспечение поддержки боевых операций» стоимостью $66,8 млрд, причины для запредельной американской неэффективности становятся ясны.

Первой из них является разница отношений. Согласно опросам общественного мнения (ВЦИОМ), 92% россиян к началу 2019 года были убеждены, что армия страны способна защитить их при возникновении любой угрозы военного характера. В 2013 году этот показатель составлял всего 66%.

По данным иноагента «Левада-центр», с 2005 года дельта роста доверия оказалась еще выше, увеличившись с 52% до 84%, а деятельность российских Вооруженных сил стали одобрять 87% опрошенных, при 31% россиян в 2005 году. Однако самым показательным стал вопрос о том, «существует ли для России внешняя военная угроза», поскольку согласием на него, в независимости от года и статистического центра, в среднем отвечало одинаковое число людей.

Последний пункт характеризует ключевую ментальную разницу в отношении граждан России и жителей США к самому институту армии. Ведь если из 1137 лет задокументированной российской истории наша страна большую часть провела в оборонительных сражениях, это не могло не сказаться на базовом восприятии. Аналогично то, что Америка никогда не воевала на своей территории (не считая освобождения Атту), привело американцев к восприятию вооруженных сил в качестве очередного института системы, крупнейшего в мире лоббиста, экономического драйвера, но никак не критически важного военного щита.

Как следствие, военнослужащие США идут в армию за бесплатной страховкой, льготами и возможностью обучаться в вузе, на 75% оплаченной армией. Военные чиновники сводят службу к аппаратным интригам и лоббированию интересов частных корпораций, где заранее приготовлено место «советников по общим вопросам» для каждого, кто хорошо выполнял свой лоббистский «долг», а сами американцы видят в армии описанные в комиксах «голливудские» мифы, не воспринимая ее функциональную роль всерьез.

После распада СССР официальный Пентагон окончательно привык не нести ответственности за военные неудачи, а высшие чины вслед за политиками научились полностью дистанцироваться от этих провалов. Если высший функционер армии США отстраняется от командования, то только из-за сексуальных домогательств. А вместо масштабных реформ и срывания погон, как это было во времена Холодной войны, неудачи от Ирака до Афганистана приводят лишь к выдаче наград и раздуванию финансирования.

Для нашей страны с учетом отечественной истории армия — это Рубикон и последний щит обороны, а стратегические возможности — единственное, что обеспечивает суверенитет. Солдаты, офицеры, работники ВПК и простые граждане прекрасно это понимают, что и определяет в конечном итоге высокую эффективность и результат.

Система управления

Оборонный бюджет США носит публичный характер исключительно в части общих цифр, в то время как конкретика расходов представляет собой государственную тайну. Засекречены эти сведения не только от общественности, но и от конгрессменов, поэтому степень эффективности расходования практически невозможно рассчитать, чем десятилетиями и пользовались американский ВПК и коммерческий сектор.

Лишь за первые десять лет гегемонизма США (с 1991 по 2001 год) бюрократическая система управления армией на четверть была превращена в коррупционного монстра. За сутки до терактов 11 сентября американский министр обороны Дональд Рамсфельд перед Конгрессом сказал, что военные аудиторы не смогли определить, куда были израсходованы 25% военного бюджета Америки. Лишь последовавшая далее истерия о необходимости «любых трат» на «борьбу с терроризмом» заретушировала этот аспект.

Вторые десять лет гегемонии (с 2001 по 2011 год), ознаменовались политикой американских вторжений, и под их эгидой еще большим ростом коррупционных схем. Из отчета специального инспектора по реконструкции Ирака Стюарта Бовена ясно следует, что обычный электровыключатель (ценой 7,5 доллара США) Пентагон закупал у американских же компаний по цене в $900 за штуку, канализационные трубы стоили в 57 раз дороже, а за один только контракт на стирку обмундирования армия заплатила 13 миллиардов долларов.

Все это преподносилось как траты на «восстановление Ирака», в то время как на практике Пентагон выписывал дутые чеки филиалам ТНК США, занимался отмыванием средств и легализацией свежеотпечатанных ФРС американских долларов.

К нынешнему периоду ситуация лишь усугубилась, поскольку первый в истории внешний аудит Пентагона, запущенный Трампом в 2018 году, был с треском провален, а выводом комиссии стало то, что невозможность ведомства отчитаться о тратах не должна влиять на его финансирование, так как, цитата: «организация стоимостью $2,7 трлн играет слишком важную роль в поддержании американской экономики».

То есть принцип прохудившегося водопровода, когда необходимость получить конечный результат поощряет повышение давления в системе вместо латания дыр, официально был сохранен. При Трампе коррупцию в Пентагоне стали снова заливать деньгами, с 2017 по 2019 год увеличив бюджет министерства на 15%, а к 2020 году еще на 5%. Не случайно объем продаж вооружений и военных услуг ведущими 42 корпорациями из США в тот же период вырос, составив $226,6 млрд в 2019 году, а главную выгоду от продолжающегося роста спроса получили всего пять крупнейших американских ТНК.

Зная это, становится неудивительным, что только на кондиционеры воздуха в Афганистане и Ираке Пентагон тратит порядка 20 млрд долларов в год, поскольку, судя по всему, на общем фоне коррупции это несущественные переплаты.

Разница подходов

Ключевая проблема американского ВПК, в отличие от российского, сводится к дисбалансу между интересами частных корпораций и системой распределения заказов. В России основными подрядчиками армии выступают государственные КБ и НИИ, в то время как в Америке эту роль играют коммерческие структуры.

В результате главной целью создания самолетов F-35 или эсминцев класса Zumwalt для производителей становится не их соответствие техзаданию, а вектор максимального удорожания и получения прибыли. То есть не выполнение определенной задачи, а навязывание наиболее дорогого варианта покупателю.

Грубо говоря, системы вооружений на Западе проектируются в обратном порядке — сначала новейшие, наиболее дорогие и непроверенные системы собираются воедино, и лишь затем для них придумывается назначение. Чем дороже результат и чем дольше придется доводить до ума эту технологию, тем лучше для компании-производителя. Ограничением является лишь предел их возможностей рекламы и лоббирования.

Так, начатое в 2019 году в США создание новой структуры Космических сил было решением, инициированным не потребностями армии, а масштабным лоббизмом. Корпорации попросту желали вырастить нового заказчика для «оружия будущего».

В России система работает иначе. Военные сначала определяют четкое предназначение, ТТХ и нишу необходимой продукции, а лишь затем ставят перед «оборонкой» цель изыскать самые простые, дешевые и наиболее качественные способы для достижения этих целей. В этом и заключается секрет эффективности российского ВПК.

По этой же причине, когда американские эксперты вслед за Пентагоном выставляют перенасыщение технологиями своей продукции главным достижением, это не всегда является правдой. Чаще всего так происходит не из-за отставания России в той или иной области, а из-за фундаментальных различий в проектировании. В 2018 году ВПК нашей страны наглядно доказал, что, когда это необходимо, способен создавать технологии полного цикла и материалы в сферах, опередивших США на много лет.

Фактор задач

Официальная российская военная доктрина устанавливает глубину стратегической обороны (организуемый буфер в случае нападения врага) в 1200—1500 км от границы. То есть ВС РФ должны быть способны наносить удары и иметь превосходство над любым противников на дистанции свыше 1000 км по всей линии самых протяженных в мире границ. А это без малого 37,6 тыс. км морской линии, 24,6 тыс. км сухопутной границы, различные анклавы, эксклавы, полуэксклавы, горы и прочие элементы в условиях от сухих пустынь до Северного Ледовитого океана.

То есть ВПК России, работая над реализацией этой цели, попросту вынужден сертифицировать любое военное оборудование для работы во всех возможных уголках нашей Родины. Как следствие, даже неспециализированная техника отечественной оборонки готова к эксплуатации в запредельных условиях температур от — 50 до +50, имеет «избыточный» для образцов США и НАТО запас прочности, свою крайне жесткую планку оценки эффективности брони и так далее.

В результате всех этих причин американский ВПК, даже потребляя 36% от всех мировых трат на вооружение, остается малоэффективным по сравнению с российским, и чем активнее на мировой арене усиливается Москва, тем сложнее самой мощной пропагандистской машине на плане ретушировать эту действительность.

Руслан Хубиев