Богатство, единство и непроданная любовь (Ростислав Ищенко)

Философский закон единства и борьбы противоположностей, равно, как и китайский тезис «пусть расцветают сто цветов» указывают нам магистральный путь развития как человечества в целом, так и каждой страны в отдельности. Двигаться вперёд, развиваться, добиваться новых побед и преодолевать кризисы может только общество не подавляющее внутренние противоречия.

Свободная дискуссия позволяет на раннем этапе, ещё до начала реализации, выявить слабые стороны любого (в том числе социального, политического, идеологического) проекта, усовершенствовать его и избежать многих ошибок. Всех ошибок избежать никому не удавалось, но для успеха любого дела желательно заранее предотвратить их максимальное количество.

Большая часть людей устроена так, что приняв определённую точку зрения, не просто не может от неё отказаться, но не желает видеть даже явных изъянов любезной сердцу политической модели. Такие люди составляют основу общества. Они обеспечивают его стабильность. Но, если бы они же определяли и правила общежития, то мы до сих пор ютились бы в пещерах и охотились бы на мелких грызунов с палками и каменными рубилами. Даже огонь был бы табу, потому, что так установлено предками и не нам их судить. Живём, как жили отцы и деды.

Но в любом обществе всегда есть минимальная прослойка людей, желающих перемен. Каждый из них считает, что именно его социальная модель способна резко улучшить жизнь народа. Как правило все они (каждый в отдельности) ошибаются, а социальные эксперименты по построению «нового справедливого мира» проваливаются. Просто потому, что каждый понимает справедливость по-своему и, чем сложнее общество, тем больше разногласий по поводу того, какой же «новый мир» будет реально справедливым. Однако, в случаях, когда обществу удаётся уйти от стремления к единообразию и обеспечить свободную дискуссию и свободную конкуренцию разных моделей развития, каждая из них (моделей), по итогам дискуссии и свободной политической конкуренции, оказывается более адекватной потребностям общества, а народ и страна получают стимул к опережающему развитию без жестоких потрясений.

Почему так?

Потому что каждый отдельный индивидуум (или группа единомышленников) видят справедливость по-своему, со своей социальной, профессиональной и образовательной «колокольни». Спросите у профессионального футболиста (без которого общество, в принципе, обойдётся) почему он должен получать на порядок или два больше, чем начальник генерального штаба армии защищающей страну, и он вам доходчиво и логично объяснит как трудности своей профессии (травмоопасность, относительно раннее прекращение карьеры, отсутствие пенсии), так и «справедливость» своего вознаграждения – он же вам помогает снимать стресс, а заодно обеспечивает великолепное пространство для рекламы, которая двигатель торговли, а без торговли невозможно развитие экономики, ну а без сильной экономики невозможно содержать армию. И далеко не каждый догадается, что не только без футболиста, но и без футбола, и даже без спорта высоких достижений (не путать с физкультурой и любительским спортом) и для снятия стресса найдётся не одна возможность, и для рекламы тоже. Главное же футболист будет уверен в своей правоте, поскольку больше нигде не сможет так хорошо зарабатывать, а любой человек не считает справедливым снижение уже достигнутого им уровня благосостояния. Вынужденное снижение этого уровня происходит в рамках всего общества и только в эпохи великих потрясений: война, революция, глобальное стихийное бедствие и т.д.

Соответственно, когда мы выбираем какое-то «единственно верное» учение и внедряем его в качестве стандарта для всего общества, мы загоняем страну и народ в прокрустово ложе жизненных целей и потребностей одной социальной группы, пусть и самой многочисленной. Пролетариат потому и не стал защищать разваливавшийся Советский Союз, что к моменту исчезновения последнего, рабочие и колхозники были, а пролетариата уже не было – люди в своём большинстве осознанно или не осознанно желали большего, чем могло предоставить им пролетарское государство.

По этой же причине, современная Россия, будучи в ресурсном плане слабее, чем был СССР, достигла значительно больших успехов и обеспечивает значительно большую социальную стабильность, чем в позднем Союзе, где все (от генерального секретаря ЦК КПСС, до сторожа в богадельне) были чем-то недовольны. В России тоже полно недовольных и можно сказать, что хотя бы чем-то недоволен каждый (так в любом государстве). Но за счёт большей идеологической гибкости, за счёт установки на поиск компромисса, а не на подавление оппонирующей точки зрения, созданы условия, когда любой недовольный видит возможность реализовать свои идеи в рамках действующего государственного устройства, а не путём его разрушения. Поэтому выступающая за разрушение российского государства маргинальная оппозиция, никак не может понять, почему она всё делает правильно, а получить желаемый результат не может. Ведь ее адепты регулярно подсвечивают и разгоняют в информационном пространстве реально проблемные вопросы (а если таких нет, то сами же проблемы организовывают), а народ их не поддерживает. На борьбу с властью не поднимается, да ещё и самих оппозиционеров называет пятой колонной, требуя от власти «по-хорошему» их пересажать, пока «добрые русские люди» сами оппозиционеров не перевешали.

Российская оппозиция даже не понимает, что она жива только потому, что власть, в интересах сохранения идеологического разнообразия, защищает их от народного гнева и обеспечивает присутствие их точки зрения в информационном пространстве. Если российская оппозиция, паче чаяния сможет свергнуть действующую власть, то она первая падёт жертвой народного гнева, так и не успев понять за что.

Ровно то же самое мы можем наблюдать на Западе. Пока СССР был силён, а идеи социализма привлекательны для значительной части населения западных государств, правящие слои этих стран вынуждены были обеспечивать пространство для широкой общественной дискуссии. Они терпели социал-демократические и коммунистические партии. И даже допускали их членов не только в парламент, но также в состав правящих коалиций и даже на министерские посты, при условии отказа от курса на революцию.

Широкая общественная дискуссия позволяла западному обществу на раннем этапе выявлять проблемы и вырабатывать меры их нейтрализации. Отсюда родился миф о незыблемости политической системы Запада, которую любой кризис лишь усиливает. Но с развалом СССР и наступлением краткой и бесславной эпохи американской гегемонии, часть западных элит решила, что можно больше не морочить себе голову идеологически разнообразием. Практически все системные партии, независимо от «вкуса, цвета и размера» (от правых консерваторов, до социалистов и еврокоммунистов) приняли лево-либеральную идеологию глобализма и всеобщей толерантности. Не прошло и тридцати лет, как Запад вынужден признать провал своей геополитической стратегии. Всё большее количество его собственных экспертов и даже топ-политиков прогнозируют ее скорый крах, а самые большие пессимисты утверждают, что мы уже находимся на руинах западной цивилизации. Это не совсем так, здоровые силы там есть и на правом, и на левом фланге, но здоровые силы были и в СССР. Может быть западным реформаторам повезёт больше, но пока что у них действительно всё очень грустно, хоть шанс есть.

Кстати, даже идеологически монолитные большевики понимали необходимость дискуссии для развития. Поэтому и изобрели принцип «демократического централизма». Идея была неплоха – вначале все (в рамках партии) свободно дискутируют о приоритетах и путях развития, а по окончании дискуссии и принятии решения большинством – добросовестно это решение выполняют. Авторы идеи не учли одного – если демократия находится внизу, а централизм вверху, то централизм на раз-два подавит демократию, что и произошло в СССР в первом приближении к 1925 году, а окончательно к 1935 году. После чего «внутрипартийная демократия» превратилась в одобрямс.

Ничто не даётся просто так. Полиидеологичная система крайне строга в управлении, в то время, как моноидеологичная на коротком временном промежутке способна даже при не слишком квалифицированном управлении демонстрировать огромные мобилизационные возможности, обеспечивающие впечатляющий рывок. Проблема заключается в том, что слишком долго существовать в режиме предельного напряжения всех сил и перманентной мобилизации общество не может. Уже при жизни первого «мобилизационного» поколения начинаются сбои, а втрое и третье и вовсе отказываются строить «счастливое будущее» в ущерб нормальному настоящему. Система идёт вразнос и начинает имитировать мобилизацию, на 70% и более работая вхолостую.

Повторю, полиидеологичная система требует управленческих кадров высокой квалификации. Именно поэтому практически все постреволюционные системы (неважно установились они в результате буржуазной или пролетарской революции) бывают моноидеолгичны. Старые квалифицированные кадры революционеры разгоняют, а сами управлять слишком сложной системой не могут, тяготея к простоте. И только через время (как правило через поколение, а то и через два-три) когда нарабатывают опыт и квалификацию новые кадры, система начинает дрейф к полиидеологичности. Если она успевает его завершить, то уцелевает, если же по каким-то причинам происходит задержка или откат назад, система рушится.

У моноидеологичной системы есть и ещё один родовой недостаток. Для обеспечения единомыслия в обществе, государство пытается регулировать все сферы жизни: науку, культуру, личную жизнь, семью. Причём это свойство не только социалистического моноидеологического государства. На примере последних десятилетия засилья лево-либеральной, глобалистской идеологии на Западе мы видим абсолютно тот же подход. Разница лишь в том, что привычное нам социалистическое государство (СССР) в первую очередь устанавливает контроль над экономикой и распределением, а затем уж идёт дальше, а либерально-глобалистский капитализм вначале ставит под контроль личную и общественную жизнь, а уж затем пытается обеспечить контроль над всеми экономическим процессами. Но эта разница не существенна – положите ли вы на сковородку раньше куриное филе или разобьёте яйцо, у вас всё равно получится курица с яичницей.

Окружающие сегодня Россию системы моноидеологичны. Причём речь идёт не о Китае, который под руководством коммунистической партии строит самый, что ни на есть кондовый капитализм. Там тенденция к моноидеологичности проявилась только при Си Цзиньпине и то пока лишь в качестве обоснования его права на продление властных полномочий в условиях глобального кризиса, не терпящего излишней суеты. В остальном же завет Ден Сяопина о том, что нет никакой разницы в том, какого цвета кошка, если она ловит мышей, свято выполняется.

Моноидеологичность в наше время стала уделом гордящегося своей толерантностью Запада. Причём дошла до такой степени абсурда, что в США весь срок полномочий травят законно избранного президента, чьи взгляды не вписываются в принятые элитой идеологические догмы.

Однако классический Запад – США, Европа, Канада, Австралия, Новая Зеландия, в принципе ещё сохраняет (пусть и в рудиментарном виде) традицию политической терпимости к идеологическим оппонентам. Трамп всё же стал президентом, а в Западной Европе несистемные традиционалистские партии и политики постепенно становятся системными, пробиваются во власть и бодро теснят либеральных глобалистов.

Главными адептами моноидеологических систем является пояс лимитрофов, отделяющий классический Запад от России. Когда эти государства пытались (с разной степенью успешности) состояться как часть общей западной системы, они не могли предложить классическому Западу ничего, кроме абсолютизации моноидеологичной лево-либеральной глобалистской системы (которой они поклонялись с ревностью неофитов), а также пещерной русофобии. На этих двух китах базируются лимитрофные режимы от Одера, до Северского Донца и от Балтики, до Адриатики. Существуют эти режимы за счёт политической, военной, дипломатической и финансовой поддержки Запада. Но с исчерпанием возможностей Запада в эпоху глобального системного кризиса, они начинают переживать состояние острой ресурсной недостаточности. Украина является лишь наиболее очевидным примером этого. Опоздав в последний вагон уходящего в ЕС и НАТО поезда, Киев оказался на платформе без денег, билета и перспектив. Если, конечно не считать перспективой очередь за бесплатным супом. Но ровно та же судьба ждёт и других лимитрофов, кого-то чуть раньше, кого-то чуть позже, но всех обязательно.

Дело в том, что моноидеологичные государства в принципе не могут быть богатыми – слишком много ресурсов уходит на поддержание идеологического единства. Это, в принципе, главная цель моноидеологичного государства – остальное второстепенное. Мы не раз видели, как моноидеологичный Запад жертвовал экономическими интересами, ради идеологической девственности, причём именно восточноевропейские лимитрофы были запевалами этого процесса, а Украина так и вовсе полностью отказалась от суверенитета и добровольно разрушила собственную государственность, лишь бы оказаться наиболее идеологически стерильной.

Что произойдёт, когда у лимитрофов окончательно кончатся ресурсы для поддержания моноидеологических режимов?

Там произойдут очередные «революции». В большинстве случаев «бархатные», в отдельных наиболее запущенных ситуациях кровавые. После чего «новые честные» правительства обратят свои взоры к кому? Правильно, к России, как к источнику необходимых им для выживания ресурсов. Повторяю, с сегодняшней Украины, пока ещё пытающейся с Россией торговаться (но это ненадолго, скоро она будет готова на всё), процесс только начинается. Через несколько лет ей в затылок будет стоять в очереди вся лимитрофная братия, «всё осознавшая и осудившая ошибки и преступления прежней власти».

У Москвы будет крайне сложный выбор, когда и бросать без присмотра лимитрофы нельзя и брать их на содержание нельзя. О некоторых возможностях третьего решения мы уже говорили и они далеко не исчерпываются одним единственным вариантом. Но и здесь есть проблема. Лимитрофная моноидеологичная полоса рушится слишком быстро. Для того, чтобы спокойно, уверенно и прибыльно переварить её по частям требуется лет сто, а решать проблему надо будет в течение ближайшего десятилетия.

Большинству стран региона (если не всем) Россия на первом этапе сможет помочь только добрым советом или собственным примером. Только воссоздание цветущего политического многообразия позволит им начать собственное восстановление своими силами. И только в этом случае они смогут в конечном итоге, после достижения определённого уровня экономического развития, после череды трудных лет самостоятельного восстановления, примкнуть к евроазиатским интеграционным механизмам, позволяющим ускорить развитие за счёт кумулятивного эффекта.

Если же они механически сменят моноидеологичную русофобию на столь же моноидеологичную русофилию, то они и дальше будут пытаться благоденствовать за счёт продажи политической позиции, только чеки к оплате своей мобилизации на новых «правильных» идеологических основах будут слать не в Брюссель и Вашингтон, а в Москву.

Кто-то скажет, что если мы им не поможем, они огорчатся и уйдут на Запад. Ради Бога, если у Запада есть средства покупать продажную любовь – вольному воля. Но помочь мы им можем, только объяснив устройство политического механизма достижения национального богатства и благополучия, а не оплатой вселимитрофного одобрямса. На это никаких денег не хватит. Даже у США доллары кончились, а благоденствие у лимитрофов так и не наступило.

Кстати, в период между мировыми войнами единственной демократией Восточной Европы и, одновременно, самой богатой и промышленно развитой страной региона была Чехословакия, проводившая к тому же наиболее адекватную внешнюю политику, а моноидеологичные диктатуры, от Польши, до Румынии являлись не более, чем аграрно-сырьевыми придатками настоящего Запада.

Независимыми партнёрами на международной арене быть трудно. Также трудно балансировать общественные противоречия внутри страны. Но при должной квалификации управленческих структур это даёт потрясающий результат. Как Су-35, который потому оказался сверхманёвренным истребителем, что статически неустойчив, а значит – строг в управлении.

Выбор у лимитрофов невелик, либо принимать статически неустойчивую полиидеологичную систему, воспитывать соответствующие управленческие кадры и выстраивать суверенную политику, в рамках возможностей, диктуемых весом, размером и географическим положением, либо становиться в очередь на приём в империю (всё равно в какую) и ждать (возможно несколько десятилетий) решения свой судьбы, имея в виду, что в конечном итоге можно получить отказ и так и остаться наедине со своей непроданной, никому не нужной любовью.