Теоретизирование о том, что нам делать с Украиной «потом, когда всё закончится» обычно опирается на абсолютно неверное представление о гражданах Украины как некоей однообразной массе, обладающей гигантским набором негативных качеств и диаметрально противоположных гражданам России, которые являются счастливыми обладателями качеств исключительно позитивных. При этом авторы, как правило, и российских граждан сегрегируют на «коренных» (гражданство по рождению) и «понаехавших» (приобретённое гражданство).
Полным набором позитивных качеств, естественно, обладают исключительно «коренные». «Понаехавшие» в лучшем случае подозрительные, ибо если они такие умные, то почему не родились в России? И «чему нас могут научить люди, вынужденные покинуть свою страну»?
Сейчас происходит концентрация общественного внимания именно на выходцах с Украины, поскольку именно Украина является нашим военным противником и сопротивляется значительно дольше, чем нам бы хотелось, вызывая естественное раздражение. Но в целом эти инвективы относятся не только к выходцам с Украины, но и к русским, бежавшим после развала СССР из Казахстана, из Средней Азии, с Кавказа.
Бежавшим уже в 90-е, потому что гонения на русских там начались на двадцать лет раньше, чем на Украине, где народ и элита долгое время не принимали националистов всерьёз: народ считал их безобидными ряжеными, смешно за мелкий прайс надувающими щёки маргиналами, а элита была уверена, что за свои деньги имеет полностью контролируемых подручных, на фоне которых даже Янукович мог выглядеть образцовым джентльменом. Они ошибались, но их (и народа, и элиты) уверенность в своей правоте была так велика, а слушать альтернативную точку зрения им настолько не хотелось, что в конечном итоге значительная часть граждан Украины не заметила, как приняла националистическую и даже нацистскую идеологию как данность, как нечто если и не полезное, то нормальное.
Поскольку я сам являюсь «понаехавшим», не буду рассуждать о моральной стороне вопроса. Тем более что хорошо помню, как раздражали меня (во время жизни в Киеве) сербы и поляки, пуштуны и грузины, учившие украинцев организовывать майданы. Но больше всего меня раздражали раскрученные московскими студиями Шустер и Киселёв, которые, проиграв свою борьбу в Москве, приехали в Киев мобилизовывать против ненавидимого ими Путина Украину. И раздражали именно потому, что, будучи политически чужими, они всё же были в какой-то мере «нашими» — выходцами из СССР, говорящими с нами на одном языке, воспитанными с нами в одной культуре и способные эффективно работать только против нас или за нас. Без нас они никому не нужны, так как не являются специалистами по Африке или Азии. Хоть они оба и участвовали в Афганской кампании (правда, тогда по разные стороны линии фронта), но без нас они и там были бы не нужны.
Именно на этой проблеме — проблеме идентификации свой/чужой и вытекающих из некоторых подходов к ней неявных, но существенных практических последствий, я и хочу остановиться. Подчеркну, что описываемые мною последствия носят совершенно объективный характер, то есть не зависят о того, что думал или чего добивался создающий проблему человек, но неизбежно и самостоятельно вытекают из его действий.
Скажу честно, я не могу доказательно утверждать, что мы всё ещё составляем с украинцами один народ. Хотя бы потому, что уверен: сами граждане Украины русского происхождения один народ не составляют (поэтому нынешний конфликт и начался как гражданская война на Украине, только затем вылился в прокси-войну победившей в гражданской войне нацистской Украины против России).
Понимаю, что предыдущую фразу всегда готовы оспорить «горячие славянские парни», которые справедливо укажут на прецедент Крыма и сопротивление Донбасса. Но Крым ушёл в Россию сразу и под прикрытием пусть и бескровной и очень быстрой, но всё же военной операции ВС РФ. Донбасс тоже без всеобъемлющей поддержки России (не только военной, но и гуманитарной) восемь лет не продержался бы — его уже в августе-сентябре 2014 года добивали, но тут, как говорят жители ДНР/ЛНР «подул Северный ветер».
Так что гражданскую войну путчисты на Украине выиграли — выиграли там, где руки у них были развязаны (в Киеве, в Харькове, в Одессе, в Запорожье, в Днепропетровске). А что до утраты некоторых территорий, так большевики к 1921 году (формальному, хоть и не реальному, окончанию Гражданской войны в европейской части бывшей Российской империи) территорий потеряли куда больше, а Гражданскую войну выиграли.
Но поскольку я занимаюсь не строго научными изысканиями, а политической публицистикой, я буду утверждать, что мы всё ещё составляем с украинцами один народ. Потому что это правильно и необходимо с точки зрения реализации долговременных интересов России.
Люди, которые заявляют, что мы выполняем на Украине освободительную миссию, но при этом отказывают украинцам в праве быть русскими, ничем не отличаются от наших врагов, которые заявляли, что освобождают Донбасс, но отказывали местному населению в гражданских правах.
Это очень просто — освобождать от нацистов мы можем только своих, но свои сегодня могут быть только русскими. Если бы СССР не распался, можно было бы говорить об освобождении «братского народа», находящегося с нами в одном государстве. Но СССР больше нет, а независимая Украина существует ровно столько же времени и, главное, на тех же (беловежских) основаниях, что независимая Россия. У нас нет никаких прав освобождать от чего бы то ни было чужой народ в чужом государстве.
Иное дело, когда в чужом государстве подвергается дискриминации и геноциду русский народ. Если мы принимаем концепцию «украинцы — это угнетённые русские, хоть не все они это понимают», то в таком случае освободительный поход — наша святая обязанность, освободительная риторика должна продолжаться и усиливаться, а идеальным окончанием СВО является освобождение всей территории бывшей УССР и долгое и упорное возвращение её населения в русскость. Причём методы придётся применять достаточно деликатные, поскольку своих, даже «заболевших», нельзя утилизировать или маргинализировать, их надо лечить. Понятно, что не все выздоровеют, кто-то и от гриппа, и даже от ветрянки умирает, но чем больше мы в конечном итоге получим здоровых людей, пусть даже во втором-третьем поколениях, тем больше будет русских, которых пока на всю Россию не хватает, я уж не говорю о потенциальном Русском мире.
За этот вариант я выступаю не потому, что мне жалко население или территорию. Политикой я активно интересовался лет с пяти и задолго до окончания средней школы осознал, что политика предельно цинична: в ней нет добра или зла, а есть только польза или вред, причём различными социальными группами в одном государстве и уж тем более различными государствами понимаемые по-разному. Поэтому политическая борьба, периодически переходящая в войны, неизбежна до тех пор, пока в мире существует больше одного государства. Это закон природы, и с этим необходимо смириться, как миримся мы с тем, что вокруг своей оси Земля делает полный оборот за 24 часа, а вокруг Солнца за 365 дней.
Я не заплачу, если на государственном уровне будет принят другой вариант (его намётки, как и намётки первого варианта в государственной риторике присутствуют и, как я понимаю, окончательный выбор пока не сделан и зависеть будет от многих обстоятельств, в том числе и тех, которые от нас никак не зависят). Второй вариант как раз заключается в том, что мы заявляем, что на Украине полностью другой (чуждый нам) народ. Где прошла граница России (новые регионы), там русские, а за пределами этих границ — сплошные дикие укро-галицийские племена.
Народная психика очень лабильна. Те же люди, которые с пеной у рта восемь лет доказывали, что русские на Украине жили только в Крыму (потому, что там за Россию на каком-то «секретном» опросе было отдано 90% голосов, а уже в Донбассе не совсем русские (потому, что там только 75%), сейчас говорят, что и Херсон, и Запорожье — полностью русские регионы, а вот уже Одесса нет. Если нам удастся так изловчиться, что Львов мы присоединим, а Харьков нет, то они и Львов провозгласят совершенно русским, а Харькову в русскости откажут. Это не хорошо и не плохо, это объективное восприятие массой реальности, которую она (масса) вынуждена принять, хочет объяснить, на не может понять. Она может не нравиться, но она не изменится, таков любой народ, и этим надо пользоваться в мирных целях.
Так что проблем с объяснением, почему какие-то регионы вошли в состав России, а какие-то не вошли, не возникнет. Не возникает же когнитивного диссонанса у людей, утверждающих, что мощи русского богатыря и святого Ильи Муромца, служившего русскому князю Владимиру киевскому, лежат в русской Киево-Печерской Лавре, которая находится в украинском Киеве. О потере мощей страдают, Лавре сопереживают, городу, полному памятников исконной русскости, в русскости отказывают. Исторический взгляд на предмет, бывает, расходится с политическим.
Сменив риторику и заявив, что нашей целью является не освобождение русского населения Украины, угнетаемого нацистами, а только и исключительно обеспечение безопасности России, мы развязываем себе руки и можем не особенно беречь это население в ходе военных действий, особенно за пределами тех территорий, которые Россия сочтёт нужным присоединить, как буфер, обеспечивающий безопасность, и которые мы, соответственно, признаем русскими, даже не особенно интересуясь, что они сами об этом думают. Можем не переживать по поводу ликвидации всей Украины: существует на наших границах традиционно враждебная Польша, выдвигает нам территориальные претензии Япония, ну будет ещё и урезанная Украина.
Мне такой подход представляется контрпродуктивным, потому что, как показывают практика и опыт и в быту, и в большой политике, более успешной является стратегия, направленная на привлечение дополнительных союзников и минимизацию количества врагов. Политика же, строящаяся по принципу: «мы достаточно сильны, чтобы всех врагов держать в страхе» всегда (от Ассирийской империи в VII веке до РХ до империи Американской в XXI веке) в конечном итоге приводила к национальной катастрофе. Но если вовремя остановиться, то и этот инструмент можно применить. Главное понимать, что политика подавления даёт лишь кратковременный положительный эффект и чем дальше, тем больше должна сопровождаться, а потом и заменяться политикой интеграции (ассимиляции).
В общем, я не уверен, что по окончании СВО, даже если мы получим всю территорию Украины, нам достанется существенно более половины населявших её когда-то граждан. Кстати, на уже вошедших в состав России новых территориях живёт меньше бывших украинских граждан, ставших российскими, чем переехавших на коренные территории бывшей РСФСР. То есть демографическая проблема будет одной из острейших на вновь обретённых Россией территориях. Как бы не пришлось вспоминать опыт Потёмкина и Екатерины по заселению Новороссии.
Соответственно глупо отталкивать от себя человеческий материал, может быть (даже скорее всего) имеющий свои региональные особенности, но вполне интегрируемый в русское (не российское, а именно в русское) общество так, что во втором-третьем поколении не отличишь.
Ну и, наконец, когда мы говорим, что украинцы не русские, то фактически повторяем то, что заявляет украинская пропаганда. Само существование Украины они обосновывают не русскостью, а некоей особостью украинцев. Более того, если убрать из взаимных упрёков этнические термины, то вы не отличите, где русский ругает украинцев, а где украинец клеймит позором и нехорошими словами русских.
Где-то году в 2018 (возможно в 2017) мне пришлось побывать во Владивостоке на небольшой конференции православной молодёжи. Послушав их, я подумал: «тот же Киев, только в профиль». Они гордятся новыми корпусами университета (построил центр), но «построил плохо, мог бы и лучше». Они гордятся мостом на остров Русский (построил центр). «Мог бы от моста дорогу и подальше вглубь острова проложить — людям неудобно». При том, что пока центр не построил, вообще никакой дороги и моста не было. Они гордятся Дальневосточным экономическим форумом. Но и его центр «мог бы организовывать и получше», а то в городе становится тесновато, иногда движение перекрывают и т. д. Они страдают, что им запрещают вывозить из Японии подержанные машины в товарных количествах (для себя-то каждый привёз, а на продажу, как раньше, нельзя). Я говорю: «Но ведь если вы завалите Россию дешёвым автохламом, то в конечном итоге прогорят и закроются российские автозаводы (в том числе и тот, который японцы у вас построили), разорятся предприятия-смежники, поставляющие детали, снизится спрос на сырьё (металлы, электроэнергию, даже на нефть и газ), сократится экономика России, вырастет количество безработных, упадёт покупательная способность населения и сократится рынок даже для ваших подержанных иномарок». Смотрят на меня чистыми глазами и ответствуют: «Так ведь какой хороший бизнес был. Центр зарубил. А мы можем и обидеться и в Японию уйти или в Китай».
Замени характер конкретных претензий, замени в качестве «новой государственной гавани» «Японию или Китай» на ЕС — Украина в чистом виде. А это коренная русская, к тому же консервативная православная молодёжь.
Рассказал в Москве знакомому. Он оказался этно-исторически подкованным и говорит: «Так а что ты хочешь? Это же хохлы. Зелёный клин. У них тот же менталитет». Я подумал, что ему в Киеве националисты аплодировали бы. Он же подтверждает их претензии на Кубань, Воронеж и тот же «Зелёный клин». И аргументация та же — через полтораста лет после переселения малороссов, составивших в этом регионе значительную, но не большую, часть населения для «коренного москвича» во Владивостоке всё ещё живут «хохлы». При том, что не такие там уж сильные сепаратистские тенденции — скорее, для поговорить. Сами же себя они считают форпостом русскости. И такие противоречия восприятия свойственны всем пограничным окраинам, отделённым от центра большими расстояниями и имеющими затруднённые коммуникации.
Что я хочу сказать?
От тех граждан Украины, которые останутся на присоединённых к России территориях и получат российское гражданство, ничего уже не зависит. Зависит от нас. Если мы признаем их русскими, то через некоторое время они будут такими же русскими, как их предки. Если нет, то на западном краю России действительно со временем будут жить укро-галицкие племена, которые, сидя холодными зимними ночами у костра на своей «полоныни», будут петь заунывные песни о разрушенной «москалями» великой укро-европейской цивилизации, мечтать о реванше и ждать любого врага России, чтобы предложить ему свои услуги в качестве полицаев и концлагерных охранников.
И последнее. Мы всё ещё любим друг друга. Причём они нас даже сильнее. Мы готовы были от них отказаться, а они от нас нет. Мы им были нужны хотя бы для альтернативной самоидентификации. Ненависть и любовь — очень сильные чувства, легко смешивающиеся и моментально перетекающие друг в друга. Помните Ирвина Шоу «Любовь на тёмной улице»: «Я люблю его! Люблю! — сквозь слёзы повторяла она. — Я убью его!»
С такой ненавистью и с таким упорством, как воюют против нас украинцы, не воюют против чужих. Так воюют только против своих. Такой уровень ожесточения и зверства достигается только в гражданских войнах. Ненависть зашкаливает именно потому, что страна, земля и даже история на всех одна, потому что у большинства могилы предков разбросаны по всей территории исторической России. Потому что всем кажется, что они как раз и нашли лучший вариант развития государства и общества, а их противники исключительно из вредности пытаются им помешать.
Красные и белые без устали резали друг друга дольше и с бо́льшим ожесточением, чем до 1917 года воевали с немцами и австрийцами, против которых ничего не имели и от войны с которыми быстро устали настолько, что организовали революцию и начали убивать друг друга. Их жестокость была обусловлена именно тем, что они были одним русским народом, и их взгляды на жизнь не совпадали настолько, что кто-то из них должен был русскую землю покинуть, оставшись без Родины.
У нас фактически идёт отложенная мирным распадом СССР гражданская война. То, что СССР распался на независимые государства, делает эту войну межгосударственной с формальной точки зрения, но не мешает участникам интуитивно воспринимать её как гражданскую с фактической. Поэтому проигравшие на Украине уехали в Россию, и многие из них (или даже уже их дети) воюют против Украины, а проигравшие в России уехали на Украину и там воюют против России.
Перед нашим и, возможно, следующим поколением стоит великая задача: не только вновь собрать русские земли, но и пересобрать русский народ, вернув ему столько отпавших частей (блудных детей), сколько возможно. Судьба и России, и русских, и Русского мира, и мира вообще не в последнюю очередь зависит от того, как мы с этой задачей справимся. Здесь возможны разные решения, и они приведут к разным результатам. Большинство из этих результатов будут вполне приемлемы с точки зрения выживания и даже развития российского государства, но не факт, что они понравятся нам как народу.
Выбор можно сделать любой. Но выбор должен делаться максимально осознанно, а для этого надо хорошо знать и понимать, с кем и за что мы в конечном итоге боремся, в том числе и на Украине.