Чешские богатыри Донбасса (iDNES.cz, Чехия)

Он никогда не жалел о решении отправиться воевать за русский Донбасс. «За Донецком — правда, и я рад, что выбрал для себя эту сторону», — говорит чех, которого все знают как Бегемота. В повстанческой республике, живущей под патронажем России, только его больше всего не устраивает слишком много демократии. «Я бы давил на них намного сильнее», — говорит Бегемот.

Широким шагом он идет по улицам Донецка. В сине-белой полосатой майке он похож на циркового силача. Он широко улыбается всем вокруг, со всеми здоровается. Все его знают. Бабушке, просящей милостыню, он подает несколько рублей, а перед торговцами хвастается упражнениями в спортзале накануне.

Благодарная тема для разговора — обстрелы. На русском языке с акцентом пражского хулигана он говорит: «Укропы вечером долбили по Трудовским, из миномета убили беременную». Бегемот уже не воюет и только иногда заезжает на фронт к друзьям. Официально он — член Республиканской гвардии, а вообще больше болтается по городу и убивает время.

У нас договоренность: он привез меня в Донецк, все мне показывает и наблюдает, не собираю ли я грязь на его любимую Донецкую Народную Республику (ДНР). Я плачу за еду. Этот богатырь с душой советского человека ест много. Он занимается пауэрлифтингом, готовится к соревнованиям — ему нужны витамины. На завтрак он ест восемь яиц, а шоколадные йогурты падают в него, как немцы в окопы. Три раза в день мы идем в супермаркет и ищем его любимое мороженое.

Бегемот — часто на мели. Вместе с другом Павлом Боткой, которого прозвали Кавказом, он помогал людям из Чехии, чьи имена не афишируются, открыть бизнес. Бегемот и Кавказ должны были поделиться своим знанием обстановки и контактами с политиками ДНР. Купили офис, обставили его, но потом дело провалилось. Бегемот говорит: «Партнеры потеряли интерес, офис мы закрыли, мебель продаем, а долги уже выплатили. Как бывает в бизнесе, не всегда все получается».

Бегемот помнит лучшие времена. «Бывало, за вечер на двоих я спокойно отдавал 700 евро. На белье для своей девушки я тратил 200 тысяч крон в год», — вспоминает Бегемот. Вместе с Кавказом они работали по всему миру телохранителями — в Доминиканской Республике, в ЮАР, на Кипре. Там они искали местных авторитетов, а потом открыли в буферной зоне собственное казино. Когда началась война на Украине, они собрали чемоданы и отправились воевать в Новороссию.

Почему? «Я всегда был под влиянием русского пути», — говорит Бегемот. Он рос на советских военных фильмах, а в его мобильном — портрет Сталина. У Кавказа глаза открылись якобы только несколько лет назад: «Я никогда не думал, что поеду в Россию. В молодости у меня были проамериканские настроения», — говорит бородатый головорез, который в свободное время занимается смешанными боевыми искусствами и тайским боксом.

«Мне нравилось, что американцы тогда вошли в Кувейт, и из-за недостатка информации я поддерживал, к примеру, и операцию в Югославии. Меня ничто не интересовало. Я получал информацию из телевизора и говорил себе: „Хорошо, что американцы так поступают, что они — эдакие полицейские". Но потом я начал задумываться. Чертов Ирак. Ливия, Сирия… Куда бы ни пришла Америка, все там вымирает. А что Россия сделала там за полгода? Освободила Алеппо. Я вынужден быть на стороне России, даже если бы не хотел этого», — объясняет он мне. Последней каплей для него стала Одесса — пожар в Доме профсоюзов, во время которого погибли почти 50 пророссийских демонстрантов. Как утверждает Россия, их сожгли «украинские фашисты».

Так летом 2014 года Кавказ и Бегемот приехали на Украину и долго пытались перейти на другую сторону фронта. «Геморрой был в том, что внутренняя граница уже была закрыта, поэтому у нас ничего не вышло, и пришлось пробираться с российской стороны», — говорит Кавказ. На Донбасс они наконец попали только после боев за Дебальцево, после которых фронт стабилизировался и начали более или менее соблюдаться Минские договоренности. Повстанцы новоприбывших проверили и отправили в 15-ю международную бригаду, которую называют «Пятнашки». «Там есть люди из Абхазии, Осетии, Молдавии и со всего мира. Там был даже американский солдат, словенец и норвежец. Нас, чехов, там было двое», — говорит Кавказ.

За полем — Укропстан

Мы стоим у ржавеющего надшахтного копера в Петровском районе на окраине Донецка. Бегемот показывает мне, где с пулеметом поджидал украинцев. «Там — Укропстан. Мы ждали нападения с этого поля. Нас было шестеро. Если бы они пришли, то мы должны были их сдержать и поубивать», — показывает он в сторону позиций украинской армии.

«Это такое бессилие, — вспоминает пребывание на фронте Кавказ. — Мы были в разведке для нашей артиллерии, а ее на позициях не было. Поэтому мы стояли, записывали, откуда стреляют и из какого оружия, и все. Мы каждый день попадали под обстрел, но сделать абсолютно ничего не могли. На нас попадали всего 40%, остальные приземлялись за нами, где был поселок. Так соблюдается чертов Минск, из-за которого нашей артиллерии нет на позициях. Самое большое, что у нас есть, это старое противотанковое ружье ПРТД, из которого можно делать одиночные выстрелы, легкий пулемет, ПРГ. Это все».

Поскольку я не попал на боевые позиции, спорить я с ним не мог. В середине мая Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) сообщила, что на территории повстанцев сейчас находится не менее 42 единиц тяжелого вооружения, в том числе танков, орудий и гранатометов. По словам наблюдателей, за последние три месяца повстанцы применяли тяжелое вооружение в пять раз чаще, чем украинская армия. В марте организация Human Rights Watch заявила, что обе стороны конфликта по-прежнему применяют гранатометы «Град».

Бегемот и Кавказ рассказывают, что хуже всего было удерживать позиции на одном из многочисленных местных отвалов. «У нас был отличный обзор, и прямо на нас попер танк. Было не очень весело. Миномет 120 накроется, но танк — это другое. Что можно сделать? Ложишься в свой окоп и ждешь, когда все закончится. Мы звонили нашим, говорили, что обстрел — тяжелый. Нам говорили, что, мол, да, да, все решим, но целый час никто ничего не решал. Только на следующий день приехала пехота, чтобы нас поддержать», — говорит Кавказ.

Из «Словацких новобранцев» — на Донбасс

Чешские бойцы на Донбассе вынуждены считаться с тем, что дома им грозит тюрьма. Чешские законы запрещают воинскую службу в иностранных войсках под угрозой лишения свободы до пяти лет. Сколько чехов отправились воевать на эту уже несколько позабытую войну? Министерство иностранных дел не следит за этим, а спецслужба BIS секретов не выдаст.

В Донецке есть еще Мартин Соукуп. Тот говорит, что его очаровала чистота души местных жителей, которые якобы обладают гордостью донских казаков. «Эти люди предпочтут смерть жизни на коленях. Это мы, чехи, подписали бы 20 соглашений — только чтобы по нам не стреляли. А они лучше постреляют, но будут свободными», — рассказал мне 45-летний мужчина в форме Республиканской гвардии в кафе недалеко от центра Донецка.

В Чехии он был зоотехником, а в Донецк приехал в начале июля 2014 года. «Я приехал на день рождения своей дочери прямо в Донецк экспрессом из Киева. Под прикрытием, как турист. А вечером нас уже везли эшелоном на Славянск. Все необходимое мне дали здесь», — говорит Соукуп. Теперь он уже не служит на фронте, а делает карьеру в армии ДНР, где получил звание командира батальона. Уехать он не может, потому что его чешский паспорт просрочен.

«Я здесь женился, а в Чехии у меня по сути никого нет. Через какое-то время я точно позову детей сюда, ехать в Чехию или Словакию и там с ними встречаться я не могу из-за документов. Я уже подал заявление на паспорт Донецкой Народной Республики, и с ним могу поехать в Россию», — говорит Соукуп. Заметно, что на чешском ему уже трудно говорить, и он постоянно скатывается на русский.

Невесту себе тут нашел и Мартин Сойка Кепрта. Дома в Словакии он работал программистом и был членом полувоенной организации «Словацкие новобранцы». На Донбасс его привела антипатия к Украине и Европейскому Союзу.

«С самого начала это был фантастический проект. Проблема в том, что из него вышло. Сегодня идеология ЕС — помогать всем. Почему? Этот миграционный кризис, жуткая пропаганда гомосексуальных браков, а теперь в Европе уже появляются партии педофилов и зоофилов. Я даже уже точно не помню, где об этом читал, но происходит что-то в этом роде», — рассказывает Сойка о своей мотивации. О том, как на его решение отреагировали родственники, он говорить не хочет: «Родители были не согласны, и больше не стоит об этом спрашивать».

На повстанческой территории он оказался в октябре 2014, приехав из России. «В Ростове я познакомился с одним солдатом, который подверг меня небольшой проверке и отвез на границу. Потом меня взяли в «Пятнашки». Первые дни я вообще не знал, где нахожусь. Я был дезориентирован, и у окружающих был совершенно другой менталитет. Я не знал ни слова по-русски. Кто-то нашел для меня русско-английский словарь, и я начал потихоньку учиться», — вспоминает он первые дни.

Сойка был серьезно ранен в бою. «12 февраля 2015 года мы получили приказ мобилизоваться. Все вернулись из отпуска и приехали на базу. 14-го было подписано Минское соглашение, а через день начали говорить, что украинцы его не соблюдают. 15 февраля мы уже были в Дебальцеве и получили приказ зачистить город от украинцев. Во время боев мне в челюсть попал осколок. Часть я достал сам, а часть — парни», — говорит Сойка, иногда проводя рукой по шраму на подбородке.

«Потом начался тяжелый этап жизни здесь. После реорганизации армии на службу принимали только здоровых, поэтому я не прошел. На протяжении пяти месяцев я не получал зарплату и жил дома у своей девушки», — говорит Сойка. Теперь есть надежда на лучшее. Он снова занимается компьютерами и готовится к свадьбе. «Я хочу здесь остаться. Мы подумывали переехать в Россию, но пока нет смысла. Денег, которые мы отложили, не хватит, чтобы попробовать там найти работу „айтишника"», — подытоживает Сойка.

Один лидер, одна цель

Кавказ, Бегемот, Сойка, Соукуп — все они утверждают, что приехали воевать за Новороссию, которая простиралась бы от Одессы до Харькова. Но в январе 2015 года Москва оставила этот проект. «Я поддерживаю Новороссию так же, как поддерживал Чехословакию. У раздробленных мелких государств нет шансов. Так разрушили нашу Чехословакию. Мы были очень большими, поэтому Америка, Ротшильды нас разделили», — объясняет Бегемот за тарелкой пельменей. В его голове уже все разложено по полочкам: ненависть к фашистам переплетается со страхом перед «сионистским заговором».

«Что это, собственно, за политическая система — Донецкая Народная Республика?» — спрашиваю я его. «Здесь нет никакого политического устройства. Я называю это социализмом с человеческим лицом», — говорит Бегемот. Кавказ добавляет: «Здесь нет никаких партий: они запрещены. Мы по-прежнему ведем войну. Здесь нет места для партий, которые начали бы между собой ругаться о том, кто что будет или не будет делать. Один лидер, одна цель и все. Мы можем назвать это военной диктатурой, но и у нее есть свои плюсы».

По Кавказу и Бегемоту видно, что порядки в Донецке, где повстанцы ввели смертную казнь и где, по данным организации Human Rights Watch, загадочно исчезают люди, эти двое считают слишком демократическими. «Я бы давил намного сильнее. Сейчас все стало построже, но раньше была настоящая анархия. Не деструктивная, а в стиле хиппи. Люди могут говорить что угодно, но мне наплевать», — делится Бегемот.

Кавказ приводит пример: «Я говорил с одним мальчишкой, спрашивал: «Что вы, школьники, думаете, что вам говорят учителя? Я ожидал, что учителя будут хоть немного патриотичны, будут разъяснять ситуацию. Нет, они это не делают. Есть парни, которые потихоньку склоняются на сторону Украины. Просто мелкие дебилы», — возмущается Кавказ, а Бегемот, поглощая пельмени, объясняет ему: «Для молодых идея нацизма заманчива. Эти кресты, руны…»

К примеру, Кавказа раздражает, что в ДНР нет обязательной воинской службы. «Все добровольно. Но почему я, человек, который проливал тут кровь, должен делить страну с теми, кто поддерживает Украину? Почему у нас должны быть одни права? Это в голове не укладывается. Ладно, не хочешь воевать, нет у тебя сердца, тогда работай на республику. Ты должен отработать какое-то количество часов, будешь платить больше налогов, и твой голос будет меньше значить, чем мой», — предлагает Кавказ

Танки? Мы слепили их из пластилина

Оба чешских «добровольца» допускают, что Донецкая Народная Республика несовершенна, но в их глазах она лучше Чехии. «У нас при диктатуре больше демократии, чем у вас в Европе. Мы любим эту республику», — признается Бегемот. По его словам, приезд сюда был лучшим решением в его жизни. «За Донецком — правда, и я рад, что выбрал для себя эту сторону. Не за деньги, потому что никаких денег и нет».

Когда он рассуждает о будущем Донбасса, у него загораются глаза. «Республике очень помогло признание Россией паспортов. Это — как кость в горле у киевских выскочек. Раз уж тут рассчитываются рублями, а люди настроены пророссийски, то было бы логично, если бы Россия их приняла. Но сейчас из-за политики она не может. Она еще не так сильна, чтобы позволить себе это. Если случится, что Украина нападет на Донецк, то, конечно, кого-то убьют, но для республики это будет победой, потому что Россия введет миротворцев», — предсказывает Бегемот.

Но не ввела ли их Россия еще три года назад? Сойка утверждает, что никогда не видел здесь российских солдат. «Прямой военной помощи тут нет. Если бы здесь была российская армия, то мы выиграли бы эту войну еще в 2014 году», — убеждает он меня. Я снова вспоминаю об этом, когда мы идем с Бегемотом на футбол. «Там у нас были танки», — говорит он таксисту по пути в поселок недалеко от Донецка. «А откуда вы их взяли?» — спрашиваю я. «Что за идиотские вопросы? Вылепили из пластилина», — отрезает Бегемот.

Ни Кавказ, ни Бегемот не собираются возвращаться в Чехию. Они уже давно живут за ее пределами, и все связи порваны. «Последние полгода я поддерживаю связь с мамой, а больше ни с кем. Мама — за нас, только я не знаю почему: из-за того, что я ее сын, или потому что она сама понимает ситуацию», — говорит Кавказ.

Иногда к ним приезжает депутат от коммунистов Зденек Ондрачек. Они принимали участие в открытии представительства ДНР в Остраве в прошлом году. «Республика на нас по-прежнему рассчитывает. Что будет, не знает никто. Если опять начнется война, то мы точно останемся. Нас только климат не устраивает. Осенью на позициях мы вытерпели температуру в минус 29. Я хочу кокосы и море», — вздыхает Бегемот, вспоминая годы, прожитые в тропиках.